Философский камень (Книга - 1)

Здесь они долго и радостно целовались, а тальянка лежала брошенная прямо на землю и, когда Алеха нечаянно задевал ее ногой, нежно и сочувственно вздыхала своими басами.

12

Память, память - и счастье, и горькая беда человеческая.

Беда, если память подсказывает только то, что когда-то огнем страдания, боли душевной опалило тебя. Беда, если эта давняя боль заслоняет собой все живые, светлые радости и тянет лишь назад, в тяжелое прошлое. Иссушит, измучает человека такая память, сделает жестоким и злым.

И счастье, удивительное счастье, когда память доносит из далекого времени чаще всего такое, от чего в улыбке лучатся глаза и теплеет на сердце. Эта добрая память всегда тесно дружит с мечтой. Она вместе с нею уходит в самый далекий поиск, помогает в высоком небе видеть землю, с которой начался смелый полет. Добрая память свежей, чистой волной смывает всяческий мусор, всю грязь и гниль, какие встречались когда-то на пройденном человеком пути.

После той звездной ночи, когда Нюрка Флегонтовская долго и радостно целовалась с Алехой Губановым и тогда же стала его женой, она как-то вся просветлела. И, всегда проворная, энергичная, теперь она, казалось, совершенно не знала устали. Управляясь по дому, на поле или занимаясь делами комсомольской ячейки, так и сияла, распевала веселые песенки, хохотала по любому, даже малому, поводу. Память подсказывала ей только забавное, а мечта уводила в самые светлые дали.

Ее спрашивали:

- Что это ты, какая смешинка тебе в рот попала?

И Нюрка, пылая во всю щеку румянцем, отвечала:

- Шить хорошо!

Особенно хороши были ночи. Пока еще решали, когда им расписаться и где потом жить вместе, Алеха с Нюркой проводили ночи в осенних полях, под суслонами еще не сметанной в скирды пшеницы, или на сеновале, в своем дворе.

Здесь, зарывшись в душистую сухую траву и лежа на руке у Алехи, Нюрка рассказывала ему, какой озорной была она в детстве.

Алеха слушал, поддакивал, улыбался:

- Мы же соседи с тобой! Все это, Нюр, я вот как помню.

- Ну, а помнишь, - спрашивала она, - как я в колодце тонула? Однако четвертый годик шел мне тогда. Пить захотелось, а домой бежать далеко. На срубе у колодца, вижу, стоит бадья деревянная. Потянула, наклонила ее на себя. А она как дернет меня в другую сторону! И потом - только холод и темнота. Как я в бадье оказалась, сама не знаю. И почему не захлебнулась? Ух, и покричала же я тогда! Вытащили. А дедушка Флегонт рассердился, так рассердился - ладонь у него тяжеленная... - Нюрка хохотала, припоминая, как дед Флегонт отшлепал ее тогда своей тяжелой рукой.

- Нюр, а могла бы ты и насмерть закупаться! Тоже помню и я всех ребят на селе тогда долго пугали этим колодцем.

- Ну, закупаться бы я не могла, - с шутливой ворчливостью отзывалась Нюрка. - Кто бы сейчас рядом с тобой лежал? Ну? - И тормошила Алеху. - А было еще - мальчишки, девчонки собрались, - ходили мы в лес по голубицу. И вот чего-то заспорили, потом подрались, а Петька голощековский меня в муравейник ка-ак бросит!.. Да еще там и придержал... А я вскочила, дернула его за ногу и - тоже туда. Ой, Леха, кипят на мне мураши и вся я словно в огне пылаю! Платьишко свое все начисто рву с себя. Мурашей ладошками сгребаю, смахиваю, а они всюду: и в ушах, и в волосах. Гляжу, Петька тоже голышом прыгает, орет как зарезанный... - Нюрка опять хохотала, сочно, раскатисто. - Все посдирал с себя, да ошалел и зашвырнул штаны свои как раз в муравейник. Ну и было же тут!

- И это помню. Дразнили мы Петьку: "Без штанов ходит сам - штаны отдал мурашам".

- А было еще...

Алеха ласково поглаживал Нюркины волосы, осторожно вытаскивал запутавшиеся в них сухие травинки, поправлял сбившийся платок. И Нюрка, привыкшая везде и во всем верховодить, охотно покорялась Алехиным ласкам.

Некоторое время потом она пробовала еще продолжать свою веселую, льющуюся ручейком болтовню и постепенно стихала, сбивалась на коротенькие фразы.

- Весной саранки сладкие-сладкие... Помнишь, ты их выкапывал и мне отдавал?.. А мне тогда заноза под ноготь попала. Стебелек какой-то обгорелый... Пал недавно прошел, на земле серый пепел, совсем как первый снежок... В мочажинках вода под ногами хлюпала... Леха, ты любишь меня?

- Нюр, я так тебя люблю, так люблю!

- Ну смотри... А хорошо, когда летом идет теплый дождь... При солнышке... Как огоньки, дождинки на землю сыплются... Промочит тебя насквозь, и все равно под крышу уходить неохота... Радуга как размахнется во все небо!.. Кукушка своим светлым голосом года считает... Леха, а я тоже тебя очень люблю...

- Мы всегда будем с тобой вместе.

- Я тебя никому не отдам! Загрызу хоть кого, если... - вскрикивала она ревниво. И опять бормотала тихонько, протяжно: - Осенью, когда первые заморозки ударят, лиственница становится золотая... Глухари слетаются хвою клевать. На молоденьких лиственничках она тогда становится вкусная, кисленькая... Леха, придвинься, мне холодно.

- Хочешь, я за овчинной полстинкой в амбар сбегаю, прикрою тебя?

- Не надо... - Не уходи... Придвинься! - долго молчала, наслаждаясь теплом. - Леха, а скоро все люди станут счастливыми?