Философский камень (Книга - 1)

- Согласен. Людмиле, безусловно, следует быть в ряду строителей новой жизни, моральное право на это она имеет. Но делать из нее знамя протеста против несправедливого отношения к человеку, как это получается у тебя, дорогой мой Тима, нельзя. Ну, никак невозможно! Сама она опоздала, вроде дяди Гуськова, занять решительные позиции в борьбе или мы с тобой опоздали помочь ей, но Людмила находится сейчас в открытом поле, которое простреливается с обеих сторон. Аллегорически, чья пуля может ее сразить кто знает? Ты вот обижаешься на худоеланских комсомольцев. А она-то сама, первая, постучалась ли к ним? Со всей настойчивостью и твердым желанием быть с ними вместе? Боюсь, что нет, не постучалась. Вот и последствия...

Сонно зевнув, кондукторша объявила: "Крымская площадь!" - и дернула веревку. Брякнул звонок, трамвай покатился дальше. Васенин схватил Тимофея за руку, метнулся к выходу:

- Пройдемся по набережной!

Они спрыгнули с трамвая. Поднялись на мост, необыкновенно высокий. Гладкая, снежная, лежала перед ними Москва-река. В черном небе мерцали звездочки.

Тимофею вспомнилась набережная Ангары, палящий мороз, скрипучие обозы, медленно ползущие среди ледяных торосов. И комиссар читает стихи, рассказывает о декабристах, открывает ему новый, дотоле неведомый мир. Как много хорошего в жизни открыл ему комиссар!

- По-человечески, Тима, мне жаль эту девушку. И мои военные аллегории пусть будут, в конце концов, только лишь аллегориями. В действительности, конечно, никакие "пули" твоей Людмиле не угрожают. Скорее, рикошетом, они могут попасть в тебя...

- Ты очень точно понимаешь, Алексей. Я и жду такого "рикошета". Не зря же Анталов...

Васенин перебил Тимофея:

- Если ты всерьез заинтересован в судьбе этой девушки, научи ее мужеству! Если быть ей с нами - нам нужны люди, умеющие не только ходить в общем строю, но и сражаться.

- Ей ставят в вину...

- Примеры, когда люди, куда более Людмилы, казалось бы, нам классово чуждые, решительно и твердо становились на нашу сторону, нами принимались с доверием и это доверие оправдывали, - такие примеры бесчисленны. Ты и сам хорошо знаешь, сколько бывших царских офицеров с честью служит в армии нашей. Они преданны революции всей душой, потому что для честного человека защита революции - высший гражданский долг, веление совести. А Людмила - ей ведь надо только помочь, ломать себя ей не нужно. Она совсем не чужая. Выведи и ты свою Людмилу на этот благородный путь!

- Ну, правильно, Алексей! Именно этого я и хочу.

- Так сделай! - тоном приказа сказал Васенин.

И Тимофей ничего не мог на это ответить. Любой совет, любой приказ может быть хорош по замыслу своему, а вот как выполнить его на деле? Какая волшебная сила способна сейчас круто изменить судьбу Людмилы? Как научить ее мужеству, если даже письма к ней не могут пробиться? Если даже собственная его судьба тоже пока неизвестна?

Они теперь шли по набережной. Впереди вычерчивались в небе острые Кремлевские башни. Москва-река здесь - на прямой - казалась невообразимо широкой, чем-то напомнившей Тимофею зимний Амурский залив у Владивостока. Васенин все набирал шагу, и Тимофею трудно было за ним поспевать. Вдруг Васенин остановился, притопнул ногой.

- Тима, а я ведь понял тебя: ты хочешь, чтобы я поговорил с Анталовым. Хорошо, я зайду к нему.

- Алексей! Вот спасибо тебе!

- Ладно, ладно! Только... Когда я это сделаю? Сегодня же ночью я должен уехать обратно.

- Как!!! - Тимофей не поверил своим ушам.

- Неспокойно стало у нас на маньчжурской границе, Тима. Очень неспокойно. А я ведь комиссар дивизии. Если что-то начнется - с первой минуты я должен быть на передовой. Иначе я не могу. Да, Тима, да.

- Так как же... Алексей, совсем мы и не поговорили.

- Нет, почему же - поговорили! Разве ты не понял меня? Или ты не согласен со мной?

- Все понял. И согласен.

- Тогда прощай! Анталов где-то здесь живет. Что ж, подниму с постели. А ты беги! Беги!

Он обнял Тимофея, оттолкнул, сделал под козырек и повернулся, щелкнув подкованными каблуками. Исчез в ближнем подъезде. Тимофею приметились: широкая, сильная спина комиссара, круто посаженная голова. И еще посеченная от долгой носки шинель, стоптанные, походные сапоги.

К казарме Тимофей подбежал, совсем задыхаясь, в тревоге, как проберется он теперь через проходную?

Дневальный, тот же самый, наклонил винтовку, преграждая путь.

- Ты это откуда?

Тимофей не мог вымолвить ни слова. И только показывал жестами, что ему надо пройти, скорее пройти.

Но дневальный покачал головой, лязгнул затвором и взял винтовку наперевес. Уперся штыком в грудь Тимофею и...

- По-одъем! По-одъем!..

Тимофей испуганно открыл глаза. Петрик бегал между койками. Вокруг кипела обычная утренняя суета.

Он несколько дней ходил под впечатлением этого сна.