Выветривание смысла конкурирует с историческими преобразованиями модусов со-ци-окультурного бытия так же, как и сверхсмысл , но, вразрез с ним, не подытоживает раз и навсегда человеческое время, а задерживает его. В отсутствие смысла современ-ность делается самодовлеющей. Страх конца, не преодолимого в переходах из одной эпо-хи в следующую , одинаково с предыдущей финальную, диктует интеллектуалам кар-тины как абсолютного, панхронного будущего, так и действительности, у которой нет глу-бин-ного содержания и символического выражения. Сверхсмысл указывает путь в бес-ко-нечность, обессмысливание игнорирует конечность, оно ни финитно, ни инфи-нит-но . Что в желании изъять смысл из обращения сквозит неудовлетворенность исто-ри-ей, осо-бен-но отчетливо следует из рассуждений Константина Леонтьева. Брошюра «Ви-зан-тизм и славянство» (1876) предрекала любой цивилизации неизбежную гибель по-сле периода расцвета, из чего Леонтьев делал вывод о необходимости для России под-чиниться власти формы, эстетизму, дабы движение страны к кат a строфе застопо-ри-лось.
Тот консервативный формализм, который проповедовал Леонтьев, — лишь один из многих видов борьбы со смыслом. В ранних трудах ОПОЯЗа небрежение содержанием ху-дожественной культуры, сведенным к не более чем «материалу» ее текстов, станет ре-волюционным и выльется в исследование формотворчества. Много позднее на этот под-ход к искусству сочувственно отзовется Джорджо Агамбен в трактате «Человек без со-держания» (1970), где определит poiesis как акт «демиургической свободы» и не уви-дит в таком выкликании «бытия из небытия» ничего, кроме созидания чистых ритмов. Ex nihilo выстраивается, по Агамбену , только формальный порядок.
В приведенных примерах обессмысливание либо затрагивает одну эстетическую прак-тику, либо требует, чтобы таковой, как думалось Леонтьеву, подражала остальная со-циокультура . С техническим умением бывают отождествлены явления не только ис-кус-ства, но и любые другие, допустим, политическая активность, которую Макиавелли изо-бразил как ремесло правителей, как набор «приемов» по удержанию и укреплению власти. Во всех этих случаях формализации и технизации человеческая деятельность, пусть лишаясь смыслового наполнения, остается самостоятельной. Но ее автономный ста-тус может и упраздняться вместе со смыслом, если от нее ожидается, что она дол-ж-на быть адекватной естественной среде. Биологизация и физикализация социокультуры столь часты и вариативны, что даже сжатый перечень такого рода моделей перекосил бы ком-позицию моей статьи. Вот что стоит здесь подчеркнуть, если не гнаться за опи-са-тельной полнотой. Когда гуманитарии распространяют на духовное произ-вод-ст-во, ска-жем, теорию хаоса, выработанную применительно к химическим и метеорологи-чес-ким процессам, или когда человеческое поведение рассматривается социобиологией в ка-честве способствующего сохранению генных программ, перед нами не что иное как троп, перенос на культуру природных свойств. Связывая значения по какому-либо при-н-ци-пу, смысл трансцендирует их, образует семантический комплекс, замещающий эле-ме-н-ты, из которых складывается. Смысл неизб e жно тропичен , в силу чего, собственно, социокультура и оказывается в состоянии быть субститутом природы, второй вселен-ной. Приписывание человеческому космосу признаков дочеловеческого натурального ми-ра использует стратегию тропического смыслопорождения , чтобы опустошить его, чтобы придать ему обратный ход. Своя риторика есть и у монтажа, и у демонтажа смы-с-ла.[4]
Реверсированный троп, переворачивающий, берущий назад восхождение от природы к культуре, подменяет смысл, сам себя организующий, значениями, прикрепленными к би-офизическим реалиям и поддающимися эмпирической проверке. Так возникает псев-до-смысл , отказывающийся создавать собственную действительность. Порабощенная им философия скептически подтачивает свои устои, преисполняется недоверием к силе ин-теллекта и за-п-рещает — в лице Дэвида Юма — вынесение каких бы то ни было апри-ор-ных суждений. Показательно, что в «Исследованиях о человеческом разумении» (1734—1737) Юм протестовал против умозаключений о будущем, исходящих из прош-ло-го опыта, и тем самым ограничивал познание сосредоточенностью на настоящем, пре-зентизмом , который возрождают ныне «новые реалисты».