(от лат. patior, pad — терпеть, претерпевать): состояние того, кто подвергается испытанию, терпит; пассивность. В работе «Трактат о страстях души» (1649) Декарт отнес к таковым и описал все аффективные состояния (удовольствие, горе, эмоции), которые испытывает душа постольку, поскольку она соединена с телом. В Древней Греции — как у стоиков, для которых страсть синонимична безрассудству, так и у Платона («Апология Сократа») — желания рассматриваются как страсти, источником которых является тело и которые мудрец, если он хочет достигнуть безмятежности, ведущей к счастью и расцвету души, должен укрощать и преодолевать. Для Декарта тем не менее страсти (в смысле чувств, аффектов) должны играть и позитивную роль, они выполняют естественную функцию, а именно: «располагать душу к желанию тех вещей, которые природа считает полезными для нас, и не отступать от этого волевого решения» (там же). Например, чувство боли предупреждает нас о наличии опасности для организма, чувство жажды — о потребности тела.
Природа страсти
. В современном значении слова страсть — это наклонность, которая полностью захватывает личность. Каждый человек обычно обладает множеством наклонностей и предпочтений и свободно выбирает между своими желаниями; судьей здесь выступает разум, и его выбор превращается в акт воли; человек живет в режиме демократического правления наклонностей. Но при наличии страсти все наоборот, и он живет уже в режиме тиранического правления одной–единственной наклонности. В страстном поступке ответственность субъекта может показаться сниженной, в том смысле, что разум вмешивается уже не в выбор индивидом своей цели, а только в процесс оправдания этой цели и поиска любых возможных средств для ее реализации. Существует аффективная логика, с помощью которой одержимый страстью субъект все возводит к своей страсти: если мы ее не одобряем, то мы не понимаем и субъекта, и наоборот, если одобряем, то понимаем. «У сердца свои резоны, неизвестные разуму» (Паскаль, «Мысли», 1670). Существует своеобразная паралогика одержимого страстью человека, когда он оценивает идеи или людей лишь в зависимости от того, как они соотносятся с объектом его страсти. Гегель описал форму страсти: «Эта форма выражает лишь то, что субъект вложил весь живой интерес своего духа, своего таланта, своего характера, своей радости в одно единственное содержание» («Энциклопедия философских наук», 1817); все умственное напряжение сознания целиком поглощено его целью. Страсть не только направляет все силы духа к одной–единственной цели («не существует бессознательной страсти», именно поэтому животные ее лишены) (Кант, «Антропология с прагматической точки зрения», 1797). Она предполагает также широкую активность воображения. Стендаль показывает, как любовная страсть преображает и украшает свой объект, образуя ряд образов — так называемый феномен «кристаллизации» («О любви», 1822). Стендаль так описывает его первую фазу: «Позвольте голове влюбленного работать 24 часа и вот что вы тогда обнаружите: в соляных шахтах Зальцбурга в глубь шахты бросают ветку дерева с оборванными зимой листьями; два или три месяца спустя ее достают покрытую сверкающими кристаллами: самые маленькие веточки — те, которые не больше лапки синицы — окаймлены бесконечным множеством подвижных и сверкающих бриллиантов; уже нельзя узнать прежнюю ветку. То, что я называю кристаллизацией, это операция ума, выводящего из всего, что перед ним предстает, открытие, гласящее, что объект любви наделен новыми достоинствами». Наконец, страсть -— это состояние, основательно модифицирующее личность, в отличие от эмоции, которая представляет собой лишь мимолетное состояние. Кант (там же) даже противопоставлял эмоции и страсти: «Там, где много эмоций, мало страстей», — понимая под этим, что эмоции рассредоточивают личность на множество направлений, тогда как страсть замыкает ее в одном–единственном.