Философский словарь

Действие, заключающееся в указании причины или основания чего-либо. Из принципа основания и принципа каузальности следует, что любому факту, каким бы он ни был, имеется объяснение: необъяснимого не существует. Необходимо отметить, что подобное объяснение не несет в себе самом никакой нормативной оценки и не может употребляться в значении порицания или одобрения. Наша способность объяснить то или иное заболевание не делает его менее серьезным и не отменяет его патологического характера. Наше умение объяснить нацизм не делает его менее гнусным и не отменяет всей тяжести его последствий. Мне не раз приходилось читать о якобы необъяснимой природе репрессий нацистов против евреев, о том, что не стоит и пытаться понять ее, что любая попытка ее объяснить, впрочем тщетная, возможна лишь на пути отрицания присущей ей ужасающей неповторимости. Рассуждать так, значит соглашаться с иррационализмом нацизма, выступать за мрак и против Просвещения. Кто сказал, что расизм не поддается объяснению? И что такого необъяснимого заключается в расизме, достигшем столь высокой степени фанатизма и ненависти, что он становится убийцей? Массовый расизм означает массовое преступление, вот и все. И чтобы с ним бороться, все-таки стоит попытаться его понять. Иногда говорят: понимание того или иного явления делает невозможным его осуждение. Это глубокое заблуждение. Разве онкология утверждает, что рак – зло? Нет, но она помогает нам бороться с раком. Объяснение никогда не заменяет оценку, как оценка не способна заменить объяснение.

Обычай (Coutume)

Привычка, но не индивидуальная, а скорее социальная. Возникнув прежде нас, обычай формирует нас или ведет по жизни. Привычку мы приобретаем, обычаи – впитываем в себя, порой переставая их замечать. «Нравственные законы, о которых принято говорить, что они порождены самой природой, – пишет Монтень, – порождаются, в действительности, тем же обычаем. […] Отсюда и проистекает, что все отклонения от обычая считаются отклонением от разума» («Опыты», I, 23; ср.: Паскаль, «Мысли», 125–92 и 126–93).

Обычай является также одним из источников права или одним из его принципов. Он может иметь силу закона, но лишь тогда, когда не противоречит законам.

Один (Un)

Первый элемент перечисления (ноль, изобретенный гораздо позже, служит не для перечисления, а для счета). Может обозначать единицу (как один из элементов возможного множества; тогда мы говорим «один из…»), а также единственность (когда никакого множества нет, и мы говорим «один» в смысле «единственный»). Оба эти значения несовместимы между собой, хотя второе предполагает первое. Например, проснувшись среди ночи, я слышу бой часов – часы бьют один раз. При звуках удара я не могу сказать, который теперь час, – только услышав следующие удары или осознав их отсутствие, я понимаю, что теперь час ночи. Единственность – это единица без продолжения; множественность – совокупность единиц. Следовательно, единица первична, а единственность и множественность суть лишь ее частные проявления. Исходя из этого, можно заключить, что Парменид и Плотин были правы, однако это не так. Дело в том, что у нас нет никаких доказательств того, что эта первичная единица единственна (поэтому точно так же может быть прав Демокрит, сказавший, что атомы суть бесконечное множество единиц), ни даже доказательств, что эта единица действительно первична (она такова только в нашем сознании). С какой стати материя, которая мыслить не может, станет подчиняться этому принципу? Очень может быть, что изначально существовало бесконечное множество, неделимое ни на единицы, ни на существа и материю, – это были потоки и процессы. Тогда Один будет уже не принципом, а совокупностью всего этого – тем, что мы сегодня называем Вселенной.

Одиночество (Solitude)