Философский словарь

Заблуждение считать ум субстанцией, но не меньшее заблуждение видеть в нем чистое ничто. Ум не гипотетическая данность, писал Ален, – ведь тот факт, что мы мыслим, неоспорим. Но это и не субстанция, ибо он не может существовать сам по себе. Скажем лучше, что ум – это тело в действии, в той мере, в какой он обладает истиной в потенции.

В потенции, но не в действии. Ни один ум не равнозначен истине; ни одна истина не равнозначна уму (это был бы Бог). Вот почему ум сомневается во всем, в том числе в себе самом. Он знает, что он не знает или знает слишком мало. Иногда это его тревожит, иногда – смешит. Это два способа (размышление и смех) сохранить верность себе, не впадая в самоуверенность. Судя по всему, ум, существующий в этих двух формах, является свойством, присущим человеку. Одновременно ум является и добродетелью, ибо помогает преодолеть фанатизм и глупость.

Умеренность (Mod'eration)

Чувство меры (Мера) в мыслях и поступках. Не следует путать умеренность с мелочностью.

Умеренный республиканец остается таким же приверженцем республиканских ценностей, как самый ярый экстремист, презирающий его и ведущий с ним борьбу. Мне могут возразить, что выражение «умеренный революционер» содержит в себе внутреннее противоречие. Я в этом не уверен (вспомним Кондорсе (231) или Демулена (232)). Однако, будь это так, нам пришлось бы признать, что всякая революция есть эксцесс, а значит, правы консерваторы и реформисты.

Умеренность не есть понятие, противоположное силе, величию или радикализму. Умеренность противостоит лишь чрезмерности и злоупотреблению. Вот почему она всегда и во всем приветствуется. «У мудрости есть свои эксцессы, – говорит Монтень, – и она не меньше безумия нуждается в умеренности».

Умирание (Mourir)

Переход в последнее состояние, в котором ничего не происходит. Вот почему нельзя сказать: «Я умираю».

Человек агонизирует (ведь умирающие, увы, остаются живыми), а потом становится мертвым (но мертвых больше нет на этом свете). Умирание есть акт без субъекта, да и без акта – это круги на воде судьбы, воображаемая фантасмагория самолюбия, хоть и весьма болезненная. Тело испускает дух подобно тому, как испускает газы, вот, собственно, и все, что происходит, а противятся этому только сами выходящие газы. Но разве нужно телу беспокоиться о том, что выпустил на волю его кишечник?

Универсальный (Universel)

Имеющий значение для всей вселенной или большей части данного множества. Именно в последнем смысле универсальны права человека – не потому, что их признает вселенная (с какой стати вселенной проявлять гуманизм?), а потому, что в качестве прав они пригодны для каждого человеческого существа. Как видим, универсальное противостоит частному, но с этим противостоянием все далеко не так просто. Права человека – частная особенность человеческого сообщества (они имеют значение только для людей), но это не отменяет их универсальности (они должны применяться к любому человеческому существу, даже если само это существо их не уважает).

Универсальное, отмечает Ален, это «место прописки» мыслей. Истина, не являющаяся истиной для всех, уже не истина. И это, подчеркнем, не зависит от степени обобщения той или иной мысли. Вот вы сидите и читаете эту книгу. Это единичный факт. Но во всей вселенной не найдется такой точки, в которой этот истинный факт перестал бы быть истинным – если отбросить ложь и невежество. И поскольку все и всегда истинно, значит, все и всегда универсально. Самый мелкий обман универсально лжив.

«У мысли, – продолжает Ален, – нет другого дома, кроме вселенной, только там она свободна и истинна. За стены! На волю!» Для духа универсальное есть единственно подлинная форма внутренней жизни.

Упование (Espoir)

Часто служит синонимом слову «надежда». Пытаясь отделить одно от другого, мы почти всегда отдаем предпочтение последнему. Если надежда еще может претендовать на звание добродетели, то упование – не более чем страсть. Особенно ярко это проявляется в христианской теологии, где надежда входит в число трех добродетелей (вера, надежда, любовь. – Прим. ред.), поскольку ее объектом является сам Бог. Что из этого следует? Что всякий раз, когда я связываю свои надежды с чем-то или с кем-то помимо Бога, мною владеет не надежда, а упование – страсть, тщетная, как все прочие страсти. Еще один вывод: для внерелигиозного философа подобное различение вообще не имеет смысла. Древние греки, кстати сказать, его и не делали, и я, в свою очередь, не вижу к тому причин.