Читаем Философское знание: модусы производства и признания полностью

Эмиль Дюркгейм: призвание как воздействие. По Дюркгейму, призвание необходимо изучать не как интроспекцию индивидуального сознания, а объективным способом, фиксируя призвание как воздействие. Тем самым эти воздействия фиксируются «подобно вещам» и изучаются как объекты естественных наук. В современном ему обществе Дюркгейм отмечает все нарастающую тенденцию к разделению труда и, ввиду этого, Дюркгейм обосновывает современный категорический императив морального сознания: «сделай себя способным с пользой осуществлять определенную функцию»[8]. Если профессиональное разделение труда возникает как ответ на потребность общества, то, проецируя это на философскую деятельность, можно сказать, что согласно логике Дюркгейма призвание философа состоит в умении соотнести свои интересы с общественными, формируя новые общественные связи. По сути дела философ призван выполнять функцию идеолога, предлагая тот или иной тип общественной интеграции.

Макс Вебер: призвание как назначение. Вебер говорит о призвании к профессии и поэтому понимает само призвание как назначение. При этом Вебер утверждает: «… Для человека не имеет никакой цены то, что он не может делать со страстью»[9]. Понятие «призвание» у Вебера сопрягается с понятием «профессия». Показательно, что по-немецки оба понятия обозначаются одним термином Beruf. Поэтому Вебер и пишет о профессиональном призвании. Если такие мыслители как Дюркгейм, Зиммель или Маркс определяли профессию через понятие дифференциации социальной деятельности, обращая внимание на объективно сложившийся характер разделения труда, то Макс Вебер предложил альтернативный взгляд: соотнести понятие профессии не с потребностями общества, а с потребностями индивида, с его жизненным миром и системой ценностей. При таком подходе профессия понимается как совокупность специальных качеств личности и выступает как форма реализация жизненного призвания человека. Если профессионально разделение труда возникает как ответ на потребность индивида, то какую индивидуальную, субъективную потребность удовлетворяет занятие философией? Возможен такой ответ: потребность в социальной критике и эмансипации от сложившихся форм идеологии и обыденного сознания. Эта эмансипация предполагает занятие интеллектуальной деятельностью, наделяющей ее носителя определенным социальным статусом. Наличие этого статуса и позволяет философу выполнять свое назначение: влиять на общественную жизнь.

Пьер Бурдье: призвание как намерение. Концепция призвания П. Бурдье рассматривается через анализ способа включенности интеллектуала в «интеллектуальное поле» социальной науки. При этом, само призвание понимается как намерение личности заниматься определенной деятельностью. Если у человека есть намерение заняться социальными науками, то он должен решать проблему реализации этого намерения, вступив в поле интеллектуальных практик. Профессиональный философ, согласно такой логике знает, что в этом поле всегда есть и иные точки зрения, по отношению к которым его собственная позиция будет определена негативно, через различие. Такое «знание этого пространства возможного» позволяет профессионалу предвидеть возражения и утвердить свое отличие и через защитную форму всех знаков, созданных для того, чтобы заставить признать[10]. Это признание предполагает интеллектуальную среду, в которой идеи философов начинают циркулировать и приобретать статус институционального знания.

Указав на три распространенных концепции понимания призвания, мы можем сказать, что ни в одной из них не возникает оппозиции «призвание – профессия». Но почему все же у философов эта оппозиция постоянно актуализируется и подвергается оспариванию и вопрошанию: «Можно ли говорить о философской деятельности через призму категории профессионализма?»

Представляется возможным дать следующее объяснение этой ситуации. Рассматривать философию как профессию – значит соизмерять ее с другими профессиями и видеть, что объединяет и что разделяет профессию философа от других профессий по их функциональной нагруженности. Тут мы задним числом подчиняем философский процесс процессу разделения труда в обществе и тем самым подчиняем философский процесс некоей абстракции общественной целостности. Тогда и философия выступает как самовыражение общества в практиках риторики, как некий эпифеномен общественных процессов в публичной сфере. Следуя такой логике, мы, понимая риторики общества, понимаем тем самым и современную этим риторикам философию. Эти риторики суть идеология, дух эпохи или мировоззрение. Все три понятия в данном случае выражают одно и то же: востребованность философии как знания, формирующего коллективную идентичность.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Как нас обманывают органы чувств
Как нас обманывают органы чувств

Можем ли мы безоговорочно доверять нашим чувствам и тому, что мы видим? С тех пор как Homo sapiens появился на земле, естественный отбор отдавал предпочтение искаженному восприятию реальности для поддержания жизни и размножения. Как может быть возможно, что мир, который мы видим, не является объективной реальностью?Мы видим мчащийся автомобиль, но не перебегаем перед ним дорогу; мы видим плесень на хлебе, но не едим его. По мнению автора, все эти впечатления не являются объективной реальностью. Последствия такого восприятия огромны: модельеры шьют более приятные к восприятию силуэты, а в рекламных кампаниях используются определенные цвета, чтобы захватить наше внимание. Только исказив реальность, мы можем легко и безопасно перемещаться по миру.Дональд Дэвид Хоффман – американский когнитивный психолог и автор научно-популярных книг. Он является профессором кафедры когнитивных наук Калифорнийского университета, совмещая работу на кафедрах философии и логики. Его исследования в области восприятия, эволюции и сознания получили премию Троланда Национальной академии наук США.

Дональд Дэвид Хоффман

Медицина / Учебная и научная литература / Образование и наука
Синдром гения
Синдром гения

Больное общество порождает больных людей. По мнению французского ученого П. Реньяра, горделивое помешательство является характерным общественным недугом. Внезапное и часто непонятное возвышение ничтожных людей, говорит Реньяр, возможность сразу достигнуть самых высоких почестей и должностей, не проходя через все ступени служебной иерархии, разве всего этого не достаточно, чтобы если не вскружить головы, то, по крайней мере, придать бреду особую форму и направление? Горделивым помешательством страдают многие политики, банкиры, предприниматели, журналисты, писатели, музыканты, художники и артисты. Проблема осложняется тем, что настоящие гении тоже часто бывают сумасшедшими, ибо сама гениальность – явление ненормальное. Авторы произведений, представленных в данной книге, пытаются найти решение этой проблемы, определить, что такое «синдром гения». Их теоретические рассуждения подкрепляются эпизодами из жизни общепризнанных гениальных личностей, страдающих той или иной формой помешательства: Моцарта, Бетховена, Руссо, Шопенгауэра, Свифта, Эдгара По, Николая Гоголя – и многих других.

Альбер Камю , Вильям Гирш , Гастон Башляр , Поль Валери , Чезаре Ломброзо

Философия / Учебная и научная литература / Образование и наука
Павел I
Павел I

Библиотека проекта «История Российского государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники исторической литературы, в которых отражена биография нашей страны от самых ее истоков.Павел I, самый неоднозначный российский самодержец, фигура оклеветанная и трагическая, взошел на трон только в 42 года и царствовал всего пять лет. Его правление, бурное и яркое, стало важной вехой истории России. Магистр Мальтийского ордена, поклонник прусского императора Фридриха, он трагически погиб в результате заговора, в котором был замешан его сын. Одни называли Павла I тираном, самодуром и «увенчанным злодеем», другие же отмечали его обостренное чувство справедливости и величали «единственным романтиком на троне» и «русским Гамлетом». Каким же на самом деле был самый непредсказуемый российский император?

Казимир Феликсович Валишевский

История / Учебная и научная литература / Образование и наука