Философы Древней Греции

Лекции самого Аристотеля по сравнительной анатомии, дисциплине, которая, по тогдашним представлениям, имела дело с «отвратительными вещами» и не подходила для включения в состав гуманитарного образования, выразили своей тематикой выдающуюся мысль Аристотеля: если действительно вся природа упорядочена однотипно, то – делает он вывод – наука должна двигаться вперед по пути специализации и узкопрофессиональных исследований; но любая наука, смысл которой не затуманили своими произвольными действиями специалисты, не имеющие четко определенной методики, может изложить свои принципы на языке четких терминов, которые пригодны для общеобразовательных курсов, входящих в программу гуманитарного образования. И если исследования, проведенные Аристотелем (или их распространение на другие области в наше время), доказывают, как он полагал, что вся действительность состоит из одинаковых и одинаковым образом упорядоченных причинно-следственных связей, это требование четкого формулирования принципов должно оставаться в силе и теперь. Но оно должно быть скорректировано другим открытием Аристотеля – пониманием того, что лекции и дискуссии не могут заменить работу непосредственно с предметом исследования: одна диалектика не наполнит слова смыслом, это могут сделать только опыт и эксперимент³¹.

V. Практические науки

A. Политика

Начнем с причин, а для этого заглянем в труд Аристотеля «Политика». В политической теории, как и в философии природы, Аристотель обнаруживает два традиционных типа взглядов. С одной стороны, существуют формалисты и идеалисты, которые говорят только о формальных и конечных «причинах». Они делают вывод, что, поскольку отдаленная конечная «причина» – оттиск одинакова для всех обществ, различия в политике между обществами нереалистичны, и единственной задачей политической теории становится просвещение всех людей для того, чтобы они начали ясно видеть эту общую для них абстрактную цель³².

В этой точке зрения есть две коренные ошибки. Во-первых, отдаленная «причина» конкретизируется до пригодной для реализации степени лишь через посредство специфических промежуточных «причин». Например, всемирное братство свободных людей – идеал, приемлемый для большинства народов современного мира, – делается специфическим, когда приближается к реальному воплощению с помощью таких средств, как свободное частное предпринимательство, пролетарская революция, равенство возможностей, распределение потребительских товаров поровну, одна религия для всего мира и т. д.³³ Каждое из этих средств может служить для достижения хорошей и приемлемой цели, но не может совмещаться с остальными, если рассматривается как конкретная социальная цель. Во-вторых, формалисты ошибаются, когда считают, что только формальные и конечные «причины» – идеалы и законы – являются реальными «причинами» общества. Формалист имеет склонность нереалистически основывать все на конституциях, договорах и законах. Он забывает, что устав, написанный на бумаге, – это еще неработающий общественный институт. Предположим, например, что какое-то сообщество людей посчитало свою конституцию (которой оно в высшей степени довольно) самой лучшей и стало экспортировать ее во все другие страны, которые желают достичь такого же уровня промышленного и культурного развития, как у этого сообщества. В результате государства в Соединенных Штатах и, скажем, в Республике Конго на бумаге будут одинаковыми – но лишь на бумаге. Например, те специфические формальные «причины», которые лучше всего действуют при высоком уровне образования, окажутся совершенно не способны обеспечить существование эффективно работающего представительного правительства там, где уровень образования низок. Слабость любой центральной власти, естественная для Древней Греции с ее горными хребтами, вероятнее всего, привела бы к катастрофе на огромных возделанных крестьянами египетских равнинах возле Нила. Договор Афин, скажем, с Персией не произвел бы на Аристотеля хорошего впечатления, если бы этот договор полностью противоречил интересам Персии и ее традиционному влиянию на побережье Малой Азии.