Философы от мира сего. Великие экономические мыслители: их жизнь, эпоха и идеи

Пигу сказал, что мне стоит навестить Маршалла по поводу темы для диссертации. Однажды вечером, когда начинало смеркаться, я отправился в Бэллиол-Крофт. "Заходите, заходите", — произнес он, появившись из темного прохода, и я проследовал за ним наверх. "Есть ли у вас хоть какие-нибудь идеи?" — спросил он. Я сказал, что идей у меня нет. "Ну что ж, тогда слушайте", — предложил он и с этими словами извлек откуда-то маленькую записную книжку черного цвета. Он стал зачитывать вслух список тем, предварительно попросив меня поднять руку, когда он дойдет до интересующего меня предмета. Заметно нервничая, я попробовал сделать это после первой же темы, но Маршалл не обратил внимания и продолжил читать. Где-то посередине второй страницы ему встретился "Недавний финансовый кризис в Германии". Проведя незадолго до того лето в Грейфсвальде, я просигнализировал о своем согласии. "Нет, вам это совсем не подходит", — отвечал он. Я умолк минут на пять и издал неопределенный звук при слове"Аргентина". Сделал я это по одной простой причине — два моих дяди в какой-то момент работали там. "Вам приходилось быть там самому?" — спросил он. Я ответил отрицательно, и процесс возобновился. Вскоре Маршалл остановился и поинтересовался, нашел ли я то, что мне по душе. Я начал отвечать, что не знаю, но он прервал меня. "Это не получается ни у кого, — начал говорить он, — но таков мой метод. И все же чем бы вы хотели заняться?" Задыхаясь, я выпалил:"Сравнением рабочей силы в Германии и Англии". После этого (было уже довольно темно) он достал светильник и стал изучать свои книжные полки, время от времени доставая тома на английском и немецком — фон Ностица, Кульмана, всего около тридцати штук. "Теперь, — сказал он, — я дам вам время присмотреться к ним. Когда закончите, позвоните, и Сара принесет вам чаю".

Как все это далеко от неурядиц в Африке, волновавших кровь Гобсона, и бурной жизни американских спекулянтов, наложившей отпечаток на идеи Генри Джорджа! Как и его современник Эджуорт, Маршалл был идеальным продуктом университетской среды. Хотя он путешествовал в Америку и даже добрался до ее противоположного побережья, до Сан-Франциско, вся его жизнь, воззрения, а значит, и его экономика излучали свойственные обитателю Кембриджа спокойствие и утонченность.

Но в чем же состояло его учение? Беспокоившие Маршалла вопросы лежали в центре внимания подавляющего большинства викторианских экономистов, и их можно обозначить одним словом — "равновесие". Бастиа был увлечен абсурдностью экономической софистики, Генри Джордж замечал, что все несправедливости нашего мира происходят с молчаливого одобрения экономистов, Гобсон искал внутри идущих в капиталистических экономиках процессов разрушительные тенденции. Маршалла же увлекала способность экономического мира исправлять собственные ошибки, заниматься саморегулированием. Как позже напишет его самый выдающийся ученик, Джон Мейнард Кейнс, тот создал "целую систему, подобную системе Коперника, где все элементы экономической вселенной одновременно уравновешивают и влияют друг на друга, в итоге оставаясь на своих местах"[182].