Финальный аккорд

– Которые будут дополнительными двадцатью фактами к тому, что мне известно на данный момент. Как я могу отказаться от такого предложения?

Все последующие годы после того рокового летнего дня в Австрии гораздо больше людей, чем я предполагал, спрашивали меня о том, как я познакомился со своей женой. Я быстро обнаружил, что ответ «подслушивая в вагоне трамвая вблизи высокохудожественного завода по сжиганию отходов» порождал только больше вопросов. Вместо этого я научился говорить просто «в Европе», и этого объяснения обычно хватало. Если нет, то я добавлял, что помог ей познакомиться с достопримечательностями Вены, когда сам там учился, и что остальное, как говорится, история. Между прочим, история имела большое отношение к Анне и ко мне. В частности, история искусств. Она совсем недавно получила диплом специалиста в области истории искусств и ее цель путешествия за границу была в том, чтобы узнать богатое художественное прошлое Европы из первых рук. Когда мы вышли из Strassenbahn в тот день, она призналась, что делала подробный доклад о Фриденсрайхе Хундертвассере, когда училась на младших курсах. Когда мы шли, с вяло следующей за нами Магдой, Анна выпалила длинный перечень тех вещей, которые мне было «абсолютно необходимо знать» об этом человеке, для того, чтобы в полной мере оценить изрыгающий из себя дым завод, который был прямо перед нами. Например, тот факт, что он был сыном еврея, который выдавал себя за католика во время Второй мировой войны. Или то, что он присоединился к гитлерюгенду, чтобы избежать отправки в концентрационный лагерь. Разные детали такого рода, по-видимому, повлияли на его архитектурные достижения. Анна провела два часа за изучением странного завода, обращая наше внимание на сложные нюансы в его уникальном дизайне и художественной форме. Я провел два часа, изучая формы Анны и хитросплетения ее телесного изящества. Она была красавицей с головы до пят. Распущенные волосы. Блестящие глаза. Гибкая шея. Нежные руки. Идеальные ноги. Когда она шла, она скользила. Когда она улыбалась, это было искренне. Когда она говорила, то делала это страстно и убежденно. А когда она время от времени ловила меня на том, что я смотрю на нее, а не на произведение Хундертвассера, она вела себя скромно и выглядела польщенной, вместо того, чтобы проявлять эгоистическую надменность, которую можно было ожидать от девушки с такой привлекательной внешностью. Не считая музыки, я мало разбирался в искусстве, но осмелюсь сказать, что она была одной из тех, кого на своих картинах изображал Да Винчи. Ее нельзя было сравнить с остальными известными мне девушками, чьи лица были похожи на эскиз. После того, как Анна решила, что она достаточно хорошо рассмотрела мусорную свалку, мы втроем вернулись на остановку, дождались прибытия следующего трамвая, а затем проехали несколько остановок до станции метро на линии, которая вела прямо в сердце города. Мы нашли привлекательное кафе со столиками под зонтиками на Марияхильферштрассе, не слишком далеко от Музея Леопольда. Там мы смогли насладиться напитками и поболтать, так как стояла теплая летняя погода. Анна помешивала соломинкой кубики льда в лимонаде.

– Итак, дай мне разобраться, – сказала она, сводя воедино несколько вещей, которые я упомянул ранее. – У тебя есть степень по теории музыки, но ты не хочешь преподавать музыку. Ты немного зарабатываешь игрой на гитаре, но не хочешь играть профессионально. А теперь ты заканчиваешь магистратуру в области музыки и ничего не планируешь в будущем?

В последний раз, когда я разговаривал с отцом, а это было более двух лет тому назад, за несколько месяцев до поездки в Австрию, он говорил мне примерно то же самое, но его комментарии звучали гораздо менее осуждающе, чем из уст Анны.

– Это не значит, что я ничего не извлеку из того, чему научился за это время, – сказал я. – Просто между образованием и моими карьерными устремлениями нет прямой взаимосвязи. Тому, чем я хочу заниматься, не обучают в классе.

– О, это интересно. Поделишься?

Я сделал большой глоток содовой «Альмдудлер». Моя семья – тети, двоюродные братья и все остальные – в течение многих лет пытались выяснить, чем я хочу заниматься в жизни. Я неохотно говорил им, потому что полагал, что они скажут, что у меня нет ни малейшего шанса. Даже дедушка Брайт не знал наверняка, какие у меня планы, хотя я думаю, он мог бы и догадаться.

– Ты обещаешь не смеяться?

– Вот те крест, – сказала она, изобразив пальцами воображаемый крест над буквой «К» на ее футболке.

– Я, наверное, рассмеюсь, – заметила Магда, которая все еще размышляла о том, что ей пришлось сопровождать нас в поездке на свалку. Мы оба проигнорировали ее. Я не знаю, почему чувствовал себя комфортно, рассказывая Анне о планах на будущее. Я никогда никому не говорил об этом, а теперь я обсуждал свои мечты с девушкой, с которой был знаком всего три часа. Возможно, мне было легко делиться с ней из-за уверенности, что я больше никогда не встречусь с ней снова. Я сделал глубокий вдох.

– Я хочу писать композиции.