Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе

В день аукциона зал в галерее Свободного искусства был битком набит. Появление некоторых шедевров на столе аукциониста встречали аплодисменты. А во дворец Каупервуда уж и вовсе невозможно было пробраться. В каталоге предметов, подлежавших распродаже, значилось более тысячи трехсот названий. И когда настал назначенный для распродажи день, автомобили, такси и кареты сплошной стеной выстроились вдоль тротуаров Пятой авеню и Шестьдесят восьмой улицы да так и стояли до тех пор, пока все не кончилось. Среди собравшихся были коллекционеры с миллионным состоянием, прославленные художники, знаменитые светские львицы – их автомобили никогда не останавливались прежде у этих дверей, теперь же все стремились попасть сюда, чтобы перехватить какую-нибудь редкостную вещь, принадлежавшую Эйлин или Фрэнку Каупервуду.

Его золотая кровать, на которой некогда спал бельгийский король и которую Фрэнк приобрел за восемьдесят тысяч долларов, ванна розового мрамора из туалетной комнаты Эйлин, стоившая пятьдесят тысяч долларов; сказочные шелковые ковры, вывезенные из ардебильской мечети; изделия из бронзы, красные африканские вазы, кушетки с золочеными спинками в стиле Людовика XIV; канделябры из горного хрусталя с аметистовыми и топазовыми подвесками – тоже в стиле Людовика XIV; изящнейший фарфор, стекло, серебро и разная мелочь – камеи, кольца, булавки для галстука, ожерелья, неоправленные драгоценные камни и статуэтки – все пошло с молотка.

Толпы чужих, любопытных людей переходили из зала в зал, следуя за аукционистом, раскатистый голос которого отдавался эхом в высоких комнатах. На их глазах скульптура Родена «Амур и Психея» была продана антиквару за пятьдесят одну тысячу долларов. Кто-то, в азарте все набавляя цену, давал уже тысячу шестьсот долларов за полотно Боттичелли, но тут из зала крикнули: «Тысяча семьсот!» – и азартный покупатель остался ни с чем. Толстая и важная женщина в красном, которая все время старалась держаться поближе к аукционисту, за любую вещь почему-то давала триста девяносто долларов – не больше и не меньше. Потом толпа устремилась за аукционистом в зимний сад – всем хотелось взглянуть на статую работы Родена; народу было так много, что аукционист громко попросил не прислоняться к пальмам.

Пока шла распродажа, взад и вперед по Пятой авеню раза три медленно проехала двухместная карета, в которой сидела одинокая женщина. Она смотрела на автомобили и коляски, подъезжавшие к дворцу Каупервудов, на мужчин и женщин, толпившихся у подъезда. Это зрелище означало для нее слишком многое: конец борьбы, последнее «прости» былым честолюбивым мечтам. Двадцать три года назад она была одной из красивейших женщин Америки. В ней и по сию пору сохранилось что-то от прежней жизнерадостности и смелости. Правда, пришлось покориться, но жизнь еще не сломила ее окончательно, – пока еще нет. И тем не менее миссис Фрэнк Алджернон Каупервуд не присутствовала на распродаже. Но она видела, как покупатели выносили из дому самые любимые ее вещи, и порой до нее доносились выкрики аукциониста: «Кто больше? Кто больше? Кто больше?» Потом она почувствовала, что дольше не вынесет, и приказала кучеру ехать назад, на Мэдисон-авеню.

Через полчаса Эйлин стояла у себя в спальне, молча, сжав губы, – ей хотелось сейчас одного – тишины. Итак, все исчезло, исчезло без следа, словно по мановению злого волшебника. Отныне она всегда будет одна. Каупервуд больше никогда не вернется, никогда…

Через год она опять заболела воспалением легких – и вскоре ее не стало. Перед смертью она написала доктору Джеймсу:

«Я Вас очень прошу, будьте так добры, позаботьтесь, чтобы меня похоронили в склепе, рядом с мужем, как он того хотел. Можете ли Вы простить мне грубые выходки, которые я прежде позволяла себе по отношению к Вам? Они были вызваны страданиями, которые я не в силах описать».

Странная штука жизнь, думал доктор Джеймс, машинально складывая вчетверо эту записку. И закончил про себя: «Да, Эйлин, я все исполню!»

Глава 76

Состояние Каупервуда растаяло, Эйлин умерла, а Беренис в это время постепенно пришла к убеждению, что надо попытаться вновь найти себе место в жизни, и это, может, ей удастся, порою думала она, если она сумеет так перестроить свой ум и душу, чтобы отрешиться от меркантильных воззрений Запада, который признает лишь одно божество – деньги и роскошь. Сначала это стремление пересмотреть свои взгляды на жизнь возникло у Беренис под влиянием горя, которое после смерти Каупервуда чуть не сломило ее. Потом случайно, по крайней мере ей так показалось, ей попался под руку маленький томик, известный под названием «Бхагавадгита» – в нем была собрана и запечатлена вся религиозная мысль Востока за много тысячелетий.