Финикс

— О силы небесные, конечно, Эверс, я ни на что и не рассчитываю.

В два часа ночи я все еще не мог заснуть. Понимая, что это, может быть, не самая разумная идея, я все же надел кеды и поехал в больницу. Дежурная сестра за столом у главного входа взглянула на меня, оторвавшись от дисплея.

— Я доктор Эверс, — сказал я. — Я должен пройти в палату к мисс Каване.

Глава 21

Я скинул кеды, снял шорты и рубашку, тихонько сложил их на подоконнике. И так, совершенно голый, не считая бинтов на ногах, в полутьме прокрался в палату.

Салли дышала ровно, слегка похрапывая. Повязка на правой стороне ее лица была значительно меньше, чем раньше, — я счел, что это хороший знак. Я положил ей руку на прохладный лоб, и она открыла глаза.

— Кто это? — спросила она. Голос был хриплым со сна, но она не испугалась.

— Доктор Эверс, — ответил я. — Я пришел смерить вам температуру.

— Я же сказала, чтобы ты ушел.

— Я и ушел, а теперь вернулся.

— Почему ты голый? Ты выглядишь смешным.

— Я не мог заснуть. Как ты себя чувствуешь?

— Я боюсь.

Я сел на край ее койки.

— А что говорят другие врачи?

— Они считают, что шрам будет незаметен. Когда у меня отрастут волосы, они его закроют. Они говорят также, что у меня был задет центральный зрительный нерв. Ну, и обещали, что, если завтра я буду хорошо себя чувствовать, не будет температуры и пройдет головная боль, они смогут меня выписать после обеда. — Она посмотрела на меня, и вдруг что-то ее осенило. — Ради Бога, Форрест, ведь нас может кто-нибудь увидеть.

— Я готов рискнуть.

— Они подумают, что ты извращенец.

— Я и есть извращенец. Я мог бы спать с девчонками в своей широкой чудесной кровати в отеле «Аризона Билтмор», но я соскучился по тебе, — сказал я и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб.

Она отстранилась от меня.

— Прекрати, Эверс. Можешь не верить, но у меня сейчас нет настроения для секса. А тебе нравится заниматься любовью с ранеными женщинами?

— Это у меня впервые. Я подумал, что тебе будет лучше в компании.

— Форрест, я не хочу никого видеть. Мне не о чем с тобой разговаривать. — Она отвернулась.

— Как прошел у тебя день?

Она вновь повернулась ко мне — она выглядела не сердитой, а утомленной.

— Он вообще не прошел. Я лежала в постели и встала один раз — сделать энцефалограмму, а так весь день валялась, притворяясь, что у меня кома… А ты что делал?

— Я разговаривал с твоим отцом. Он сказал, что ты чудовище.

— Он всегда так говорит. Таким образом он пытается отпугнуть от меня мужчин. А я думаю, что это только раззадоривает их. Как будто дразнят молодого бычка, а выводят из себя старого. — Салли взбила подушку и подложила ее под локоть, глядя на меня. — Ты какой-то помятый. Он что, побил тебя?

— Теперь, когда ты спросила, мне и впрямь кажется, что он меня поколотил.

— И что же он сделал? Посадил тебя на эту дурацкую лошадь-тренажер или ты скакал на настоящей?

— На какой настоящей? Я не видел там ни одной живой лошади.

— У него в коррале позади дома есть несколько старых мустангов. Когда он действительно хочет кого-то запугать, он внушает ему, что его репутация зависит от того, сумеет ли он сесть на дикую лошадь. Но прошлой зимой одна из этих лошадок сбросила с седла одного дурня из автодорожного департамента штата, и тот полетел вниз головой, проломив себе череп. Тогда Барнс напечатал в газете статью, где говорилось, что папа таким образом сводит счеты с автодорожным департаментом. Поэтому теперь он использует живых лошадей только в крайнем случае, но продолжает их держать. Он говорит, что благодаря этому чувствует себя старым ковбоем. У папы есть большое ранчо к востоку от Скоттсдэйла, но сейчас он там почти никогда не бывает. Видно, ему больше нравится заниматься своим бизнесом, чем ухаживать за коровами.

— А правду ли говорят, что твой отец подставил Бобби — подсунул ему проститутку, чтобы ты застукала их вместе?

— Да, это правда, — вздохнула она. Видно, Салли тысячу раз переживала эту историю. — Он сказал мне, что собирается «подшутить над Бобби». Ну что же, ответила я, давай. Я знаю Бобби. Он никогда на это не пойдет.

— Ты хорошо знаешь Бобби?