Finis Mundi. Записи радиопередач

Личная судьба Петра Савицкого трагична. Что это за постоянная, неизменная формула, обязательно вторгающаяся в рассказ о любом гении, о любом высоком и чистом человеке, о любой великой личности… Его судьба трагична. Что это, в конце концов, за Вселенная, где самого Сына Божьего, Господа нашего, принесшего Спасение и Свободу всем людям, безжалостно и глумливо распинают псы, его апостолов жестоко казнят и вплоть до сего века, всякий, выступающий за Свет и Истину, подвергается лишь преследованиям, гонениям, мучениям, притеснениям, пыткам…

Что это за Вселенная… Петр Николаевич Савицкий не исключение. С середины тридцатых евразийское направление в эмиграции резко идет на спад. Кое-кто переходит к большевикам. Кое-кто встает на более привычную право-реакционную точку зрения, не выдерживая тяжести постоянного искания, постоянной творческой, парадоксальной работы мысли. В 1938 умирает князь Трубецкой, самый близкий друг и сподвижник Савицкого. Вскоре начинается Вторая мировая война. В этот период Савицкий живет в Праге, преподает в гимназии, пишет новые тексты, которые уже практически невозможно напечатать. Создается впечатление, что тема евразийства закрыта. В 1945 году Савицкий арестован представителями НКВД сразу же после взятия Праги советскими войсками. Осужден на 10 лет лагерей. Возврат на Родину, но в какой ужасной обстановке. Ведь он мечтал, что станет духовным вождем русской нации, поведет ее к победе, могуществу и процветанию, что утвердит над гигантскими просторами континента Великую Весть и глубокую Мысль — Мысль о мировой миссии ЕВРАЗИИ. Теперь он едет вглубь континента, по бескрайним материковым просторам любимой Евразии в арестантском вагоне. Сибирь, надежда Шпенглера и Никиша, встречает его километрами колючей проволоки, пустотой, бесконечными снегами, тяжелой арестантской долей. Десять лет.

В эти десять лет в лагерях он встречает множество русских интеллигентов, всю элиту старой России и кое-кого из ее будущих гениев. Так в лагере Савицкий знакомится с сыном великого русского поэта и великой русской поэтессы — Николая Гумилева и Анны Ахматовой. Лев Гумилев, наш великий историк, лучший и ни с кем не сравнимый историк, становится учеником Петра Савицкого, знакомится со взглядами евразийцев, становится евразийцем сам. Вот откуда тянутся нити особого знания, особого подхода, который отличает Льва Гумилева и его теории, от белесой и крайне невыразительной банальности позднесоветских историков. Лев Гумилев получил посвящение от самого отца-основателя евразийства, Петра Николаевича Савицкого. Теперь все встает на свои места.

Все десять лет Савицкий отбывает строго по приговору. Бог наказует тех, кого любит, кого очень, очень любит…

Якоже древле…

Лишь в 1956 году он освобожден и даже амнистирован. В скором времени он получает разрешение вернуться в Прагу, где осталась его семья. Но его оставляют в покое ненадолго. Вскоре в 1961 его снова арестовывают на это раз за публикацию в эмигрантском сборнике стихов и записок о лагерной жизни в СССР, которые Савицкий написал под псевдонимом «Востоков». Только вмешательство философа Бертрана Рассела спасает пожилого человека от новых унижений. Петр Николавич Савицкий умер в 1968 году в Праге. Умер как православный христианин, после последнего причастия и похоронен по православному обряду.

Вряд ли это событие было кем-то замечено. Умер носитель дерзкой мечты — мечты о Великой Евразии.

Все случается, все происходит немножко не так, как мы предвидим, и несколько позже, чем мы ожидаем. Все, о чем говорили евразийцы сбылось и осуществилось. Только с опозданием на несколько десятков лет, на несколько потерянных, загипнотизированных тяжелой, давящей массой псевдообъективности поколений. Если бы люди смотрели чуть дальше в будущее и чуть дальше в прошлое, если бы они интересовались географией и этнографией, историей религий и культур, они бы не придавали такого значения сиюминутному и локальному положению дел, не поглощались бы обескравливающей вампирической иллюзий «очевидности». Где сейчас непоколебимые истины советской идеологии или твердая уверенность в своем реакционной белой эмиграции. Все рассеялось как дым.