Финиш для чемпионов

То ли от общей усталости, то ли таково было побочное действие ведьминских отваров, но Александра Борисовича потянуло в сон. Ему еще успела явиться бредовая, но для сна совершенно логичная мысль, что его надежный, бронированный иммунитет подорвало дело, связанное с употреблением анаболиков, — раньше-то ему не случалось хворать среди лета! Как будто запрещенные лекарственные препараты испускают особенные флюиды с дальним прицелом, которые даже через свидетельские показания валят с ног… А дальше потек уже нормальный сон, в виде не мыслей, а картинок, словно кино Турецкому показывали, где он вместе с не виденным в реальности (а потому довольно-таки размытым) Тихоном Давыдовым стоит в центре тарелки огромного крытого стадиона, где с потолка свисают красные полотнища с серпами и молотами, а зрительские сиденья заняты причудливо искаженными разноцветными фигурами, словно сошедшими с полотен живописцев начала ХХ века. «А это спорткомплекс „Русский авангард“, Александр Борисович, — объясняет Тихон Давыдов, обводя противоестественное пространство рукой. — У нас тут еще под Новый год устраиваются хороводы вокруг башни Татлина, крашенной в особый лабораторный цвет, но чтобы ее увидеть, надо принять побольше анаболиков. Хотите?» Турецкий совершенно точно знает, что сейчас никакой не Новый год, и не хочет принимать анаболики. Лучше насморк, чем анаболики! Но он догадывается, что в случае отказа чеченцы не выпустят его из спорткомплекса. А, как на грех, обороняться нечем: при входе у него отобрали даже простенькую «тэтэшку»…

— Саша! Саша, проснись же, тебе с работы звонят!

— А? Что? А, да. — Встрепанный, одним глазом задержавшийся во сне Турецкий прижал трубку к горячему уху. — Да, я. Ничего не понимаю. Тихон Давыдов? На стадионе? — Как будто все еще снится, но это не сон. — Что? Еду! Немедленно еду!

Меньше чем через час Турецкий был на рабочем месте. Потому что встреча с Давыдовым отодвигалась в область несбыточного…

В общем, судя по сведениям, предоставленным дежурным следователем и оперативниками, несчастье случилось перед отборочным матчем на первенство мира между сборными России и Латвии. На территории Лужников «ауди», в которой находились первый заместитель председателя Федерального агентства по физической культуре, спорту и туризму Михаил Глазырин и Тихон Давыдов, была обстреляна из автоматов неизвестными тремя преступниками, по внешнему виду кавказцами. Глазырин получил несколько пуль в брюшную полость и скончался, не приходя в сознание, уже в НИИ Скорой помощи имени Склифосовского, где на протяжении шести часов боролись за его жизнь. У его телохранителя Станислава Капустина пули превратили грудную клетку в кровоточащее решето, и он умер еще в машине «скорой помощи». Доктор, между прочим, медицинских наук Тихон Давыдов тяжело ранен и помещен в тот же Склиф, куда доставили всех троих пострадавших.

— Плохо дело, — словно себе, сказал Турецкий. — Очень плохо. Поговорить-то с Давыдовым можно? Или к нему не пускают никого?

Ему сдержанно доложили, что Давыдов находится в коме. Когда придет в себя, неясно. Если вообще из своей комы выберется.

— Его необходимо охранять. Вдруг убийцы попытаются довести дело до конца?

— Пост уже выставлен.

Много еще было неотложного… И когда Турецкий нашел время вспомнить о себе, то обнаружил, что никакого насморка у него нет. Помогла ли массированная фармакологическая атака Ирины Генриховны? Или в исчезновении насморка действительно было нечто буддийское? «Два трупа и один тяжело раненный» — вот мантра, которая неизбежно возвращает работника Генпрокуратуры в деятельное состояние. Обязана вернуть!

32