Читаем Финишная прямая полностью

Я полагаю, что важно знать действительную причину, но только для самой команды, для технических специалистов, которые должны извлечь отсюда урок. Делать из этого судебный спектакль с далеко идущими последствиями — противоречит самому духу Формулы 1. Все ее участники пускаются в рискованное мероприятие и одновременно делают все, что в человеческих силах, чтобы минимизировать этот риск. Если начинают искать криминал в не поддающихся учету случайностях, опасности подвергается вся Формула 1. Мертвому, конечно, все можно приписать, но я думаю, в том, как Сенна представлял себе свой спорт, не было бы места для судебных разбирательств.

Похороны в Сан-Паулу не имели ничего общего с обычными похоронами, это было нечто большее, как и сам Сенна. От каждого красного ковра до каждого самолета, грохотавшего в небе, и до белого платья матери, все было «по-сенновски», как будто он дирижирует, показывая, кто что должен делать. В дни после его гибели у меня в глазах стояли слезы, а вот во время самих похорон — определенно нет. Это было больше, чем торжественный парад, как если бы народ благодарил своего короля, который привел к победе в битве. Даже его отец не плакал при погребении, это и не должно было быть печальным, а чем-то другим, чем-то более высоким и мистическим. И, тем не менее, все было настроено, стильно, и еще раза в три усиливало тот миф, который был у Сенны уже при жизни.

Перед похоронами вновь разгорелись дискуссии, не было ли неправильно установлено время смерти. Дело в том, что для организатора гонок, особенно в Италии, намного проще, если смерть пострадавшего в аварии будет констатирована не на месте, а после транспортировки, например, в больнице. В противном случае трасса должна быть сразу же закрыта, а новый старт невозможен.

Брат Сенны в первую очередь обвинял во всем Берни Экклстоуна. Он был убежден, что Айртон погиб на месте. Я уже упоминал выше, что данные того дня на самом деле были неясными, с другой стороны, должна была существовать целая цепочка людей, чтобы эта ложь воплотилась, а в это я действительно не верю.

Я принял в этом сомнительном случае сторону Экклстоуна и считал неправильным, что его, несмотря на приезд в Бразилию, не допустили на погребение. Помимо оскорбления, это была очень печальная ситуация. Приглашенных на похороны гостей из Европы отвозили на машинах и автобусах из отеля, группа ожидающих становилась все меньше, пока в конце не остался один Берни Экклстоун с женой. Все-таки я знал, что Айртон и Берни были в хороших отношениях. Несмотря на деловые конфликты, они уважали друг друга и даже любили. Если Сенна, в конце концов, поднялся до уровня бога автоспорта, то был же и Экклстоун, который предоставил ему в распоряжение сцену соответствующих огромных размеров. И Сенна знал это очень хорошо. Я полагаю, что, если бы Сенна мог наблюдать это сверху, то, очень вероятно, пригласил бы Берни на похороны.

Тем более странно было, что Прост и Стюарт, которых Сенна всегда воспринимал как своих врагов, шли в первых рядах процессии. Только Нельсон Пике остался верен самому себе и далеко от похорон.

Через два дня после Имолы мне позвонили из Ferrari. Мою машину обследовали и выяснили, что сломался и потерял газ задний амортизатор. Кроме того, был сломан рычаг, и уже проявлялись симптомы косвенного ущерба.

То, что я из-за нехорошего чувства прекратил гонку, я связываю с Сенной потому, что обычно игнорирую подобные ситуации и просто пробую, не получится ли все-таки продолжать. Это было впервые, чтобы я из-за раннего неопределенного ощущения поехал в боксы. Я не суеверен, но думаю, тем не менее, это было нечто, связанное с телепатией и с Сенной.

Я целыми днями пребывал в размышлениях. Скорбь по Сенне смешивалась с полной неуверенностью касательно моего будущего. Возможно, я просто боялся. Как гонщику, мне трудно говорить про страх, поскольку тогда ты в ту же секунду должен завязать с гонками.

Как бы то ни было, я думал о вещах, которые меня раньше не занимали, например, о том, что в последнее время из моих тяжелых аварий и почти катастроф можно было выстроить настоящую серию.

1993 год: столкновения с Андретти (Интерлагос), Хиллом (Монако), Брандлом (Будапешт), Бланделлом (Спа), все достаточно безобидно, но затем тяжелая авария на тестах в Имоле, потом — невероятное недоразумение с Алези на последнем круге в Монце на скорости 330 км/ч. Ну теперь с меня хватит, думал я тогда, поскольку когда-нибудь твое счастье пройдет мимо. Однако я опять сел в машину, и одной гонкой позже, в Эшториле, выезжаю из боксов, а тачка сворачивает в сторону, потому что был неправильно запрограммирован компьютер, и я проезжаю между двумя машинами, шедшими на скорости 310. В обычной ситуации понадобился бы компьютер НАСА, чтобы просчитать, как ты там пройдешь, а я опять сижу дома, и со мной ничего не случилось, так что потом опять начинаешь размышлять.

Перейти на страницу:

Похожие книги

След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное