Финляндия: государство из царской пробирки

Одновременно с Бакуниным в Швецию из Лондона прибыл под именем Магнус Беринг сын Герцена, которому были даны рекомендательные письма к фон Квантену. Планировалось, что Герцен-младший сперва займётся агитацией в Швеции, а затем отправится в Финляндию. Однако молодой человек оказался на редкость благоразумным и дальше Стокгольма не поехал[414].

Увы, к разочарованию революционеров-русофобов, Швеция была уже не та. Когда выяснилось, что никто из великих держав не собирается воевать с Россией из-за поляков, она тоже не рискнула выступить. В довершение всего Бакунин вдрызг разругался с фон Квантеном.

Тем временем Снельман неутомимо продолжал свою агитацию. В статье «Война или мир для Финляндии», опубликованной в № 5 «Литературного листка» за 1863 год, он проанализировал, к чему приведёт вмешательство Швеции в дела России. По мнению Снельмана, вступление шведских войск в Финляндию означало бы «братоубийственную войну». Описав все «прелести» боевых действий на финской территории, он советовал своим соотечественникам образумиться и не создавать поводов для превращения их Родины во вторую Польшу[415]. Подобные аргументы действовали на практичных финнов посильней всякой патриотической пропаганды.

Разумеется, такое усердие не могло остаться без награды. Согласно Высочайшему объявлению от 28 января (9 февраля) 1863 года, в начальных школах и гимназиях Финляндии отменялось обязательное преподавание русского языка. Мотивировалось это тем, что «чрез это представляется возможность к более основательному изучению не только необходимых для каждого финляндского гражданина финского и шведского, но и латинского и немецкого языков, служащих основанием учёному образованию вообще и составляющих условие для более обширных занятий науками»[416].

Впрочем, «ученикам, желающим обучаться русскому языку, следует доставить случай к изучению оного, но лишь в экстренные часы, без уменьшения числа уроков, назначенных для прочих предметов»[417]. Одновременно отменялся экзамен по русскому языку при поступлении в студенты Гельсингфорского университета[418]. Высочайшим объявлением от 29 апреля (11 мая) 1863 года в Гельсингфорском университете было разрешено читать лекции на финском языке[419].

Согласно Высочайшему постановлению от 20 июля (1 августа) 1863 года, финский язык уравнивался в правах с государственным шведским[420]. Снельман наконец добился своего и мог торжествовать, а российский император вскоре назначил его членом финляндского сената.

Финский язык должен был войти в официальное делопроизводство не сразу. Для этого отводился срок до конца 1883 года[421]. Высочайшее постановление о введении финского языка в употребление в судебных и административных присутственных местах края от 8 (20) февраля 1865 года детализировало сроки и этапы этого процесса[422].

В подобной отсрочке не было ничего удивительного. Причиной этому была крайняя необработанность тогдашнего финского языка, который представлял собой набор наречий: эстерботенское, тавастландское, абоское, существенно различающихся между собой. Письменный язык должен был образоваться путём слияния всех этих наречий, на что требовалось несколько десятков лет. Высказывалось опасение, что 20 лет может не хватить.

Опасения оказались не напрасны. Создание литературного финского языка шло с трудом. Зачастую в ходу был своеобразный «суржик» в виде смеси финского и шведского языков. Например, как свидетельствует П. И. Мессарош, в ноябре 1895 года он получил официальный документ из выборгской межевой конторы, в котором «одна фраза написана по-шведски, другая по-фински, и даже в одной фразе встречаются слова финские и слова шведские вместе»[423].

Остаётся лишь признать справедливость слов М. М. Бородкина:

«Если, тем не менее, финны вырвались из-под суровой шведской опеки, то только благодаря помощи русской власти, которая периодически протягивала им свою сильную руку»[424].

В том же 1863 году в Гельсингфорсе был созван финляндский сейм. При его открытии 6 (18) сентября «царь-освободитель», как и его августейший дядюшка полвека назад, произнёс речь на французском языке[425]. Разумеется, выучить русский за время пребывания в составе Российской империи депутатам сейма было недосуг. Да и императору несолидно на русском языке выступать: всё-таки первый дворянин государства, а не мужик сиволапый.