Финт покойной тети

— Может быть. Но познакомился ты со мной и влез в мою кровать именно из-за денег. Из-за этой проклятой типографии. А если будет возможность получить настоящий миллион, используя только свои мужские данные? Какая-нибудь невзрачная или в солидном возрасте богатая женщина сойдет от любви к тебе с ума, кто поручится, что ты не увлечешься ею? Я не поручусь. Слишком много ты врал, слишком использовал меня. Прощай, Леша.

— Настя, ты соображаешь, что говоришь? Ты же меня любишь.

— Это не имеет значения.

— Значит, ты полная дура. Ты из-за своих амбиций делаешь несчастными меня и себя.

— Нет. Я хочу определенности. Покоя.

— Никогда. Никогда не будет покоя, пока человек жив. Обязательно будут происходить изменения, радости или несчастья.

— А у меня как-то все больше в темную сторону. Леш, а ты правда умеешь корову доить?

— Умею. И пасти умею. Иди ко мне. Алексей притянул к себе мою голову, но я вырвалась…

Осталось смутное воспоминание о том, как я неуклюже выбиралась из машины, как шла по скользкому асфальту бульвара и заворачивала к дому. Дверь открылась быстро. Стерва привычно побежала в ванную, ожидая мытья лап. Кажется, я включила телевизор. Или выключила. Помню коричневый ворс покрывала на кровати и желание умереть…

Никого не хотелось видеть. Никого. Безнадежность любви, похожая на ту, что я испытала полтора месяца назад, когда Алексей не пришел ко мне вечером, отсиживался дома. А ведь тогда у него в гостях был Григорий, именно его силуэт мелькнул из комнаты в кухню.

С ума сойти! Я люблю фальшивомонетчика, убийцу, враля, авантюриста. И как же без него плохо, мне без него тяжело дышать. В жизни проходит многое, лечится временем. Может быть, пройдет и это чувство, но воспоминания о сумасшедшей влюбленности останутся навсегда. Каждая следующая любовь кажется самой сильной… но вряд ли я испытаю такой накал чувства еще раз.

Как уменьшить боль? Куда деть свое отчаяние? Внутри все жжет, и невозможно плакать. Папа, когда умерла Катя, выпил один бутылку водки ноль семь. Потом начал разговаривать с сестрой и объяснял ей, как она не права, покинув его.

Меня тоже покинули! Мне тоже нужна водка…

В холодильнике стояла ополовиненная бутылка. В десятом классе я на спор выпила стакан водки не отрываясь. Больше подобный подвиг меня не прельщал, если только частями, но сейчас — самое время. Из оставшейся от переезда посуды я выбрала бокал побольше, вылила туда сорокоградусную и вдохнула воздух.

Помню, летом на даче я наблюдала за деревенскими мужиками, ударившимися в загул. Пили они утром часов в девять неочищенный самогон, мутный и с сивушным запахом, сшибающим птиц на лету. Мужик похлипче глотнул первым, и самогон встал у него посередине горла, не желая продвигаться вниз, упорно стремясь нарушить законы тяготения. Второй заорал: «Держи нутро, сволочь! Держи! Денег больше нет!» Мужичонка сглотнул, преодолевая сопротивление организма. У него выступили слезы, в глазах замутнело, как в самогоне, и появилось удовлетворение жизнью.

Нюхнув водки, я тоже приказала себе «держать нутро» и в семь глотков влила в себя «горькую», предназначенную растворить горечь во мне.

Было очень противно. Водка на дно желудка падать отказывалась, стояла в горле. Жест из генетической памяти пришел сам собой. Согнув правую руку, я вдохнула запах шерстяного свитера. «Закусить мануфактуркой» — так это называется. Водка шибанула в голову минуты через две. Но шибанула так, что пришлось сесть на стул. Кухня поплыла в легком тумане… Мне стало легче? Не очень.

Зазвонил телефон.

— Да.

— Привет, Настя. Вадик говорит. Ты как там? Не обижают тебя?

— Обижают. Леша меня бросил.

— Какой кошмар! — Сочувствия в голосе было столько, сколько жидкости в таракане. — Если тебе одиноко, я могу приехать развлечь.

— Сегодня не то настроение. А завтра, может быть…

— Ну ты давай не мерзни. И это, раз сказала, значит, отвечаешь за базар?

— Отвечаю. Перезвоню.

Надо отключить телефон, в таком состоянии меня может потянуть на подвиги. У меня подобной практики пока не было, но на задушевные разговоры уже тянет. Два дня истерики для «слухачей» устраивала на «сухую». Вот сейчас, сейчас надо было бы завыть и забиться головой о стену…

Опять зазвонил телефон.

— Да.

— Привет, капитанша Флинт. Пиастры приготовила?

— С кем имею честь?

— Ой, как строго! Сигизмунд Иванович беспокоит. Деньги посчитала?

— Сизый, напомни мне, пожалуйста, за что я должна тебе деньги?

— За то, что выпендриваешься много.

— Я могу Вадику нажаловаться, из тебя шашлык сделают и под Новый год продадут его на базаре.

— Ты, инвалидка, соображай, что несешь. Вадик далеко, а я постоянно рядом. Уделаю тебя, как бог черепаху, будешь лежать и смотреть в потолок.

Вот урод-то. Наорать на него? Получить краткое удовольствие? А потом он подстережет в сумерках и пырнет со всей дури ножом.

— Сизый, слышишь меня? Позвони мне завтра, надо встретиться, поговорить.