Фёдор Абрамов

Сохранилась стенограмма того обсуждения. Сорок человек присутствующих, повестка дня, протоколирование – всё как положено. Выступающие сменяют один другого. «…Общий тон: надоть, надоть (в духе Сусы-балалайки), и ничего конкретного. Благодарили меня, одобряли письмо, но все в один голос: самим веркольцам не справиться, нужен “барин”», – с нескрываемой долей обречённости запишет Абрамов в своём дневнике общее впечатление от того собрания.

14 сентября новый разбор «Письма землякам», но уже на веркольском партийном собрании. И, как итог, несколько подытоживающих статей всё в той же «Пинежской правде». И всё.

И чем дальше уносило время от того дня, когда «Пинежская правда» напечатала абрамовское воззвание, в сущности, ко всей России, на родине Абрамова о «Письме землякам» стали потихоньку забывать, вернее, будет правильнее сказать – не вспоминать. Конечно, на ленинградский адрес писателя с регулярным постоянством продолжали поступать восторженные отзывы читателей о «Письме…», среди них попадались и письма с Архангелогородчины. Схлынувшая пена пустой говорильни по поводу «Письма…» ещё больше обнажила людскую пассивность и нежелание прислушаться к абрамовскому «жить по совести с позиции гражданской активности». И это очень больно ударило по Абрамову, по его вымученной душе, наполненной тревогой за судьбу русской деревни. «Письмо…», не потерявшее своей внутренней силы и актуальности и в последующие годы, станет для Абрамова при его жизни, по сути, погибельным. А его огульная критика в одном из декабрьских номеров «Правды» 1979 года ещё больше усилит чувство непонимания.

Ситуация с «Письмом…» «похоронит» многие события тех последних месяцев уходящего 1979 года. И даже поездка на острова Соловецкого архипелага, которая состоялась летом, уже не будет казаться такой яркой. Не принесёт душевного равновесия и относительное разрешение вопроса с новой квартирой на Петровской набережной в Морском доме, в самом центре Ленинграда, с видом на Летний сад, Зимний дворец и красавицу Неву.

10 февраля 1980 года в своём дневнике Фёдор Абрамов запишет: «Три месяца не жил, а чах. Не было сил, стенокардия, настроение – в могилу ложиться».

И всё же, написав это абсолютно бескорыстное, но очень требовательное воззвание к человеческой совести, Фёдор Абрамов в душе надеялся, что его голос в первую очередь будет услышан на родной земле, и ждал не обсуждений статьи в рабочих коллективах, а прежде всего конкретных дел. Но, увы, этого не произошло. На абрамовское «Письмо землякам» не откликнулась даже «Правда Севера». 5 декабря 1979 года Фёдор Абрамов с горечью напишет Григорию Александровичу Рябову: «Ты спрашиваешь меня: почему молчит “Правда Севера”? А всё из-за той же самой пассивности земляков, о которой я говорю в своём “Письме”. Ничто не тревожит её, вот и молчит».

Всё то, что Фёдор Абрамов высказал в «Письме землякам», он не единожды повторит на встречах с читателями, с высоких трибун писательских съездов, до конца своей жизни оставаясь честным и верным своему слову.

28 февраля 1980 года указом Президиума Верховного Совета СССР Фёдор Абрамов будет удостоен самой высокой награды страны – ордена Ленина. Так государство отметило шестидесятилетний юбилей писателя. А ещё были десятки телеграмм, поздравления, торжество в Ленинградском доме писателя и официальный банкет в гостинице «Европейская» – рутина обязывающих торжеств, доставивших немало хлопот, но без которых было нельзя обойтись.

«Мамониха»

Войти в рабочее состояние, скинуть груз юбилейной суеты помогла работа над повестью «Мамониха», к которой Фёдор Абрамов приступил в начале марта, едва приехав в Дом творчества «Комарово». За два месяца новая повесть была готова в чистовом варианте и уже в сентябре того же года опубликована в журнале «Нева».

Судьба повести, задуманной Фёдором Абрамовым в начале 1970-х годов, складывалась непросто: почти десять лет она существовала в виде разрозненных черновых записей. Почему Абрамов не спешил?

Нельзя сказать, что был задуман сложный сюжет, скорее наоборот. Но её внутреннее содержание должно было иметь глубокое социальное звучание. «Мамониха» – это не только философское повествование о судьбе деревни, размышление о её будущем, но это ещё и драма, рождённая в авторской душе.

Уроженец деревни Мамониха Клавдий Иванович Сытин после долгой разлуки с родиной приезжает вместе с женой Полиной и сыном Виктором проведать уже пустующий, фактически брошенный родительский дом, который построил его отец, погибший на войне (звезда на углу дома тому напоминание).

Улица уже давно заросла бурьяном, и только один дом на ней жилой – изба бабки-знахарки Сохи-горбуньи, у которой «всю жизнь лешаки да бесы служат, вся погань, вся нечисть у ей на побегушках» и которая впоследствии спасает от смерти тяжело заболевшего сына Клавдия Ивановича – Виктора.