Фёдор Абрамов

Игорь Золотусский в книге «Фёдор Абрамов» так вспоминает о состоянии Фёдора Александровича в эти дни: «21 апреля я был у Абрамова в гостинице “Москва”. Мы говорили час. Он собирался лететь в Испанию в туристическую поездку, но температура уложила его в постель. Был тёплый, не по сезону тёплый апрельский вечер. Абрамов лежал в огромном номере на большой кровати, на голове у него было полотенце. Несмотря на жар и на его плохое состояние, он выглядел, как всегда, молодо. В его тёмных волосах ни сединки, глаза живые, лицо смуглое, как будто загорелое. От духоты, которая его мучила, он сбросил с себя одеяло, и я увидел его загорелые, крепкие, молодые ноги. Он был ещё молод, крепко сбит, мускулист, упруг, и я сказал ему об этом. Он слабо усмехнулся…»{49}

23 апреля по настоянию Людмилы Фёдор Абрамов вернулся в Ленинград. Племянница Галина, встречавшая его с поезда на Московском вокзале, так рассказывает о последних днях писателя:

«Фёдор Александрович был весь жёлтый. Меня увидел и сразу говорит: “Не подходи ко мне, ты ведь с детьми работаешь”. А потом как бы и в шутку: “Вот давай посмотрим ладошки. Дай свою (приставил свою рядом), посмотри, какая у меня жёлтая”. Видно было, что он очень сильно расстроен случившимся.

Приехали на Мичуринскую. Немного посидели. Помощница по хозяйству Валерия Никитична по-быстрому собрала на стол. К вечеру Фёдор Александрович уже был госпитализирован в Институт пульмонологии на срочное обследование.

В последующие дни, когда я приходила к нему, мы ходили гулять. Дело шло к маю, было тепло, и на газонах уже зеленела молодая травка. И он, глядя на молодую зелень, радуясь, с грустью очень часто повторял, что неужели не придётся в этот год ехать в Верколу, неужто придётся опять делать операцию.

Когда не получалось погулять по улице, мы просто выходили в коридор. В эти дни много кто к нему приходил. Старались навестить, поддержать.

Людмила была вместе с ним. Для неё в палату специально поставили кровать.

Врачи настаивали на операции, и провели бы её до 9 мая, но ещё не были готовы результаты анализов, да и Фёдор Александрович, словно предчувствуя что-то, не соглашался. “Дайте мне хоть День Победы отметить”, – говорил он врачам.

Нахождение дома, куда его отпустили всего лишь на два дня, не придало покоя ни душе, ни спокойствия сердцу. Предчувствие неблагоприятного исхода операции глубоко засело в нём.

В последний день, перед тем как уже лечь в больницу на операцию, мы с ним долго гуляли по скверу Троицкой площади, что недалеко от дома на Мичуринской. Потом сели на 40-й трамвай и поехали в институт. Он чувствовал, что силы покидают его, но на моё предложение вызвать такси отказался. “Нет, я хочу с народом!” – ответил он мне.

Я проводила его до палаты.

В предпоследний день перед операцией (или даже накануне) я зашла к нему, и мы пошли гулять на улицу. И когда стали спускаться по лестнице вниз, Фёдор Александрович как-то заторопился и очень быстро побежал. А я ему вослед: “Дядя Федя, да вы что? Разве можно?! Вам же трудно, тяжело”. А он мне в ответ, указывая рукой вверх, говорит: “Туда уходить тяжелее, но, значит, придётся”. Видно, чувствовал неизбежное. Не было у него веры в то, что жить будет.

Последний раз я его видела в день перед роковой операцией – 12 мая. В палате он лежал один, под капельницей, весь жёлтый, а в руках книжка и карандаш.

Увидел меня и говорит: “А ты зачем пришла? Ты не работаешь?”

А я ему в ответ: “Давай хоть пол помою”. Людмилы Владимировны не было, она ушла на квартиру и ещё по каким-то делам.

Я убралась. При мне у него сняли капельницу. Сидим, разговариваем. Стал интересоваться, как у меня дела на работе, загоревал, что долго Люси нет. И тут заглядывает в палату медсестра: “Фёдор Александрович, надо готовиться”. Дядя сразу в лице изменился, не стал уже больше лежать, стал меня провожать.

Пока прощались, вновь заглянула медсестра, предложив следовать за ней.

Расставаясь, он так крепко меня обнял, до боли в плечах, а сам поверх меня куда-то вдаль блуждающим взглядом смотрит.

Фёдор Александрович ушёл вместе с пришедшей за ним медсестрой. Людмилы он так и не дождался. Больше я его не видела».

Успешно ли прошла операция – не знаем. Но, так или иначе, после неё, придя в сознание от наркоза уже в реанимации, Абрамов смог в последний раз увидеть Людмилу, которую с большим трудом, но всё же пустили к нему в палату: «Где ты так долго была? Я тебя так ждал».

В ночь на 14 мая сердце Фёдора Абрамова остановилось.

Была ли смерть Фёдора Абрамова напрямую связана с его болезнью? Вопрос, порождённый не только обстоятельствами, но и временем. В беседе со мной Людмила Крутикова-Абрамова скажет: «Мы долго ждали, что у кого-нибудь из врачей, дежуривших в ту ночь в реанимации, взыграет совесть и нам скажут правду, от чего умер Фёдор. А так мы не знаем истинной причины его смерти». Напрасно такую мысль не навяжешь, а значит, были на то основания так думать!