Фёдор Абрамов

Но самое главное, он вновь был в своей родной стихии – деревне, в окружении всего того, что так любил с самого детства! Фёдор Абрамов много беседовал с веркольцами, бывал на рабочих станах, сенокосах и, конечно, сам неизменно помогал землякам. Его записные книжки той поры от корки до корки исписаны тем, что ложилось на сердце, что потом станет ярким вкраплением в будущие произведения.

Живя у Михаила, семья которого по-прежнему оставалась главным прообразом пекашинских Пряслиных, он изнутри видел нелёгкую крестьянскую жизнь всего послевоенного периода. Жизнь колхозника – это непосильная работа за ничего не значащие трудодни, привязанность к земле, тяжкое бремя налогов, обязательство займов и много ещё чего, что душило веру в справедливость, надежду на лучшую долю. И он брал на карандаш всё, что касалось первых мирных лет, по крупицам собирая необходимое, выискивая в каждой мелочи то, что могло ярко показать адский труд крестьянина, для которого и после весны 1945-го не закончился трудовой фронт. Часами просиживал в Веркольской библиотеке, листая подшивки Карпогорской районной газеты «Лесной фронт», просматривая периодику той, интересующей его поры.

В августе, когда Фёдор Абрамов уже вернётся в Ленинград, придёт долгожданное известие о подписании в печать сентябрьского номера «Невы» с романом «Братья и сёстры». А выход этого журнала застанет его в Крыму, куда они с Людмилой уедут 1 сентября почти на весь бархатный сезон.

Благодарные читательские отзывы из разных уголков страны посыпались на Фёдора Абрамова с первых же дней после публикации романа. Писали на адрес квартиры на Университетской набережной, писали до востребования, на кафедру советской литературы и даже в Ленинградское отделение Союза писателей, членом которого Абрамов ещё не был. Писали просто: «Ленинград, писателю Фёдору Абрамову», как чеховский Ванька «на деревню дедушке». И что самое интересное, корреспонденция находила своего адресата. Это были сердечные послания с благодарностью за правду, за совесть, за искренность сказанного в романе, в котором многие увидели и свою непростую жизнь. И Абрамов, чувствуя свою ответственность за отклик каждого читателя, непременно отвечал. А письма были такими:

«Уважаемый Фёдор Александрович, здравствуйте!

Прочитала Ваш роман “Братья и сёстры”. Очень и очень мне понравился. Вы так правдиво всё описали – так доступно доходит до читателя Ваше произведение. Легко читается и запоминается, что прочитано. Так разрешите мне Вас поздравить за этот роман. Вас можно назвать вторым Шолоховым…

Катышева Дина, г. Зарайск. 19.10.59».

А вот критика тотчас увидела в романе шолоховский след, и отнюдь не косвенный, а самый что ни на есть прямой.

Не прошло и месяца со дня публикации романа, как в газете «Вечерний Ленинград» от 9 октября появилась статья Ю. А. Андреева с жёсткой критикой художественных недостатков романа, граничащих c плагиатом. «Отмечая идейные и художественные достоинства романа Ф. Абрамова, – говорилось в статье, – нельзя всё же не сказать и о его недостатках. Главный из них – отсутствие в ряде случаев оригинальности. По другим произведениям читателям уже известна ситуация, при которой происходит “падение” хорошего человека, соблазнённого разбитной красоткой. Но ведь о Давыдове и Лушке рассказал Шолохов, зачем же повторять его? Абрамов рассказывает о Лукашине и Варваре? Это уже не творческая учёба у великого мастера, а прямое повторение. Нельзя не отметить, что в речи старого Трофима часто проскальзывают интонации деда Щукаря, а сцена соревнования на пахоте написана в том же ритме и с теми же выражениями, как и соответствующая сцена в “Поднятой целине”. Этого можно и нужно было избежать, направив творческие поиски на изображение того, что увидено впервые, по-своему, как это и происходит с большинством образов и событий романа».

Сотрудник журнала «Новый мир» Борис Закс, прочитав роман ещё в рукописи, прямо заявил Фёдору Абрамову о перепеве романа с произведениями Шолохова, «подражании» определённым шолоховским героям, на что Фёдор Александрович в письме Борису Германовичу касательно образа Варвары Иняхиной отвечал:

«…И, наконец, о Варваре. Скажу откровенно – Ваше отношение к ней меня повергло в уныние. Почему банальна? Кого она Вам напоминает? Немножко Дарью («Тихий Дон». – О. Т.), Лушку («Поднятая целина». – О. Т.). Возможно – хотя она имеет всё же свой характер, свою судьбу. Нет, Варвара не перепев. К тому же она столь распространённый тип в жизни, что всегда будет в каких-то вариантах появляться в литературе, да в моей книге она и не выступает только в роли соблазнительницы – есть у неё и другие грани».