Фиолетовая гибель

Он снова держал ее за руку, ему хотелось до боли сжать милые пальцы, и он опасался неосторожным жестом спугнуть то непередаваемое ощущение близости, которое все еще чудесно соединяло его с нею.

— Мэджи, вы говорили о девушке, которая… полюбит, может быть, меня…

— Да, Джеймс!

— Ну, и я подумал… если вы теперь… если вы потом еще больше узнаете меня… и увидите, что я… одним словом, если тогда…

Он беспомощно барахтался в словах, запутываясь все больше и больше, краснея и безжалостно теребя ни в чем неповинную бородку. «Ну как, как в самом деле можно сказать то, что важнее всего и труднее всего, даже если ты и решил говорить только правду? Не могу, не могу я решиться! — с отчаянием думал Джеймс. — Вот уже почти сказал и снова увяз в словах, которые только мешают…»

К удивлению Джеймса Марчи, он вдруг услышал мягкий голос Мэджи, словно она решила помочь ему:

— Вы хотите спросить, не буду ли я такой девушкой?

— Да! — восторженно крикнул Джеймс. — Да, — повторил он уже тише, испуганный мелькнувшей у него мыслью: а почему, собственно, она должна была бы ответить утвердительно?

Но Мэджи все так же мягко проговорила, и на лице ее он ясно видел задумчивую улыбку:

— Не знаю, Джеймс. Я не думала об этом. Ведь я говорила с вами о другом, какой вы сами. И это правда. А о себе… — С лица ее сошла улыбка, она чуть вздохнула. — Знаете, мне трудно говорить о таком. Особенно сейчас…

— Я знаю, знаю, Мэджи! — вырвалось у Джеймса Марчи. — И я, конечно, ужасный негодяй, что позволил себе спрашивать вас об этом сегодня, когда вы…

Теплая рука Мэджи закрыла ему рот. И она снова улыбалась; в лунном свете, пробившемся наконец сквозь листву деревьев, он различал все черты ее светившегося — да, светившегося этой улыбкой! — лица.

— Не нужно говорить о таких вещах, Джеймс. Это лишнее. Я и так уже много передумала… и думаю еще. Не надо говорить об этом! И о том, другом, тоже еще не нужно. Когда придет время, тогда… Ну хватит, хватит, идем, наконец! Такая смешная у вас бородка, милый Джеймс, и усы тоже, они щекочут пальцы, особенно когда вы пытаетесь что-то сказать, а говорить-то и не надо, понимаете?…

— Да, не надо! — радостно согласился ликующий Джеймс Марчи.

22

И вот теперь они снова сидели у догоравшего костра, Клайд Тальбот и Джеймс Марчи. Коротышка подобрал ноги, скрестив их, и от этого в призрачном сиянии луны был похож на изваяние будды, разве что будда пс носил никогда очков и не курил трубки. Клайд полулежал, опираясь на локоть, и лениво посматривал то на возбужденное лицо Джеймса, то на причудливые языки пламени, легко отрывавшиеся от костра и уносившиеся в уже прохладный воздух. Полная большая луна совсем выкатилась из-за горизонта в темное небо и плыла по нему, заставляя звезды меркнуть и слабеть при ее приближении. Ни тумана, ни поразившей раньше Клайда дымки уже не было в глубоком небе; только справа, над кромкой леса, над застывшими в сонном оцепенении вершинами деревьев висели как хлопья неподвижные обрывки белесой ваты.

Мэджи не захотела даже поужинать, сказав, что она с непривычки сильно устала и хочет только спать, спать, и больше ничего. Она словно не заметила отсутствия Фреда и ушла в отведенную ей палатку, приветливо, хоть и утомленно помахав рукой обоим друзьям. Полог палатки закрылся за нею, а через минуту-две погас и свет электрического фонарика, пробивавшийся сквозь полотнища.

Джеймс Марчи сел у костра и закурил трубку. По тому, как он нетерпеливо попыхивал ею, как нервно приминал пальцами пепел, хоть в этом и не было необходимости, по всему виду Коротышки Клайд безошибочно знал, что ему страшно хочется поговорить, сказать чтото, по его мнению, очень важное. Только он, как и всегда, не знал, с чего начать.

Клайд молчал, будто не замечая этого, и только слегка посмеивался, закуривая сигарету.

Наконец Коротышка не выдержал.

— Ну что, что ты иронически смотришь на меня? — жалобно спросил он. — Разве я виноват?

— В чем? — невинно осведомился Клайд, пряча улыбку.

— Н-ну, Клайд, н-не нужно так говорить. Ты прекрасно понимаешь все. И я не мог иначе. П-просто, не мог!

— Да о чем ты?

— П-понимаешь, ведь она такая милая и хорошая, что это все даже непонятно… н-ну, с Фредом. И ты наверт думаешь, что я отвратительно поступил, раз мы с ним друзья. Н-ну, я и сам понимаю, что это плохо и не потоварищески. Только это так уж вышло. Я сначала и сам не думал…

Клайд изумленно расширил глаза:

— Погоди, погоди, Коротышка! Ты что, в любви ей объяснился? Так тебя надо понимать?

Теперь настала очередь изумиться Джеймсу. Он возмущенно посмотрел на Клайда и всплеснул руками:

— Да как ты можешь говорить такое, Клайд! Я ее просто утешал… н-ну, и сказал, что она очень хорошая. И она сказала, что я тоже… н-ну, что меня может полюбить девушка, хоть это и маловероятно…

— Так и сказала, что «маловероятно»?

— Н-нет, — сконфузился Джеймс, — это я тебе говорю. Ведь я-то себя лучше знаю. И понимаю, что маловероятно, чтобы меня могла полюбить такая девушка, как… — Он запнулся, горестно наклонив голову.

— А почему? — неожиданно спросил Клайд.

— Что — почему? — удивился Коротышка.