В комнату, подволакивая одну ногу, вошёл пожилой господин. При взгляде на него как-то сами собой вспоминались строки из детской песенки: жил на свете человек – скрюченные ножки, и гулял он целый век по скрюченной дорожке. Скрюченным у господина было всё: и ноги, и руки, и пальцы, и позвоночник, и даже нос. Рот растягивала вроде бы добродушная, но какая-то уж очень кривая улыбка. Глаза (один – угольно-чёрный, второй – небесно-голубой) смотрели в разные стороны, что придавало лицу дикое, сумасшедшее выражение. Волосы – кудрявые и безумно запутанные – делали голову похожей на одуванчик. Одет же господин был в пёстрый расшитый золотой нитью камзол 18 века, ботинки от Феррагамо и китайские джинсы, из-под которых кокетливо выглядывали фиолетовые носки. Под камзолом виднелись штуки три мужских сорочек, одна туника и даже косоворотка, а ещё рукоять старинного револьвера. Голову венчал классический цилиндр. В одной руке господин нёс взъерошенного петуха, во второй – маленького тигрёнка. Обвившись вокруг шеи изящным кольцом, на плечах возлежал удав и задумчиво поглядывал на шляпу господина, где прямо на полях обосновалась целая семейка мышей. Сам же цилиндр чуть подрагивал и приподнимался, и оттуда высовывалась то белая лапа, то длинное ухо, то любопытный нос.
– Я присяду? Вы ж не против? А то ноги с утреца что-то совсем… – сказал господин и уселся на стул, скособочившись при этом ещё сильнее.
– Кхе кхы-ымм… – прокашлялся Надо, усилием воли возвращая себе способность говорить. – Эмм… Господин Сюжет, вы такой… ээ… скрюченный. Вам так нормально?
– Не скрюченный, – покачал головой тот и доверительно добавил: – Закрученный.