Фиолетовый сон

Укрывшись в смерти, моль обрела безопасное существование. Смерть встала на страже жизни. В ее застывших глазницах насекомое нашло надежное пристанище, а для ведомой мыслью руки она стала смутным напоминанием о смерти. Между ней и бездумной тварью не было страха, в то время как между мыслящим существом и ею зияла пропасть ужаса.

Человеку даровано мрачное знание; только он знает, что должен умереть. И невыносимая тоска по Вечному противится этому знанию; но, прочно прикованный к колесу времени, он устремляется вместе с ним от одного изменения к другому. Отданный на произвол судьбы, зная об этом, не имея возможностей сопротивляться ей, пытается он понять замысел судьбы и никогда не находит его.

И наоборот, как плотно окружает кольцо жизни Божью тварь; она идет без страха и горьких знаний к распаду – и даже глазница смерти не пугает ее. Только человек ощущает бренность; не оттого ли он стоит особняком от других явлений и не может с ними соединиться? О, ирония познания – она делает тебя еще более одиноким…

Моль высунула усики из тени черепа. Она взлетела и снова начала кружить вокруг огня; рука больше не преследовала ее… От окон потянуло ветерком, вдали прогрохотал поезд…

1924

Самые читаемые авторы

I

Ни о ком не сочиняют таких загадочных легенд, касающихся личной жизни и материального благосостояния, как о литераторах. Если подающий надежды отпрыск приносит из школы несколько хороших отметок за сочинения, то склонная к фантазиям мамаша уже мечтает о том, как он станет поэтом, и воображает белые виллы на берегах синих южных морей, тенистые парки, высокоскоростные роскошные лимузины с новыми, шуршащими по гравию шинами и элегантные яхты – результаты «сочинительства», до которых «дописался» сын. Обычно более практичный папаша, наоборот, бурчит что-то о нищих поэтах и о профессиях, которые никого не прокормят. Правда, как всегда, лежит посередине. Странная вещь – успех писателя; его невозможно вычислить или предсказать. Есть превосходные авторы, чьи имена произносят с огромным уважением, о которых пишут в блестящих критических статьях, – но их труды выдерживают всего лишь два-три, максимум пять тиражей. Тиражи произведений других авторов, сюжетную небрежность которых можно распознать уже по первым трем страницам, за несколько месяцев достигают ста тысяч экземпляров. При этом распространенное среди пессимистов мнение, будто большие тиражи свидетельствуют о плохом качестве, абсолютно ошибочно. Последний роман Герхарта Гауптмана в три месяца перевалил за семьдесят пять тысяч – цифру, за которой не угнаться невероятно популярным книгам, например книгам противоположности Гауптмана – Куртс-Малер, романы которой плодятся, как кролики, в огромных количествах, перебивая друг друга. Однако ни одну пьесу Гауптмана не ставят так часто, как непотопляемый «Старый Гейдельберг» Мейера-Фёрстера[32]. Ханс Гейнц Эверс[33] со своей «Мандрагорой» достиг рекордных тиражей; но если из-за этого вы решили, что только развлекательные, фантастические и экзотические романы имеют успех у публики, то вспомните о массовых продажах крайне ученого, толстого произведения, которому ни один человек не предсказал бы такого успеха: «Заката Европы» Шпенглера. Или приведем пример из другого жанра: нежная лирика индийского мудреца Тагора также выходила огромными тиражами. Как мы видим, у успеха нет общего знаменателя. Влияет слишком много различных обстоятельств; бывает, что автор пишет несколько произведений, которые остаются совершенно незамеченными, а следующее неожиданно «попадает в яблочко», хотя оно вовсе не лучше предыдущих. К успеху стремится каждый, кто всерьез относится к работе; любой автор хочет, чтобы его читали. А тому, кто притворяется, будто ему нет дела до «глупой» публики, не стоит даже напоминать басню про лису и виноград, лучше сразу рассказать ему о Шопенгауэре, философе, который презирал мир и людей и в шести томах доказал ничтожность бытия, но тем не менее так хотел успеха, что собирал газетные вырезки даже с самыми бессмысленными статьями, где речь шла о нем, и лично благодарил авторов.

II

Вероятно, ни о ком не спорят так горячо, как о писательнице Гедвиге Куртс-Малер. Во всяком случае, среди женщин-авторов она действительно самая удачливая. К ней, как к последовательнице Вернер, Геймбург и Марлитт[34], много придираются, но еще больше ею восхищаются. Круг ее читателей неограничен. Ее книги можно найти и во дворце, и в хижине, а тиражи в полмиллиона для нее не редкость. Да, странная штука – успех писателя, а вкусы толпы никогда не могут служить мерилом качества.