Фирдоуси Абулькасим. Шахнаме. Том 2

Услышав суровые эти слова,
Спиной повернулся отважных глава
К Хеджиру; прервал пререкания с ним,
¹⁷⁵⁰ Умолк, неразгаданной тайной томим;
Во гневе он мощную руку простёр,
Иранца свалил и вернулся в шатёр.
Исполнен сомнений, душой удручён,
Грядущие битвы обдумывал он...
Исполнен решимости, встал, наконец,
Сложил с головы драгоценный венец,
В кольчугу и панцирь облекся затем,
Румийский надвинул на голову шлем;
Взял палицу, лук и копьё, и аркан
¹⁷⁶⁰ Сражающий дивов боец-великан;
Покинул шатёр, и вскочил на коня,
И к полю сраженья быстрее огня,
Грозней, чем пылающий яростью слон,
Сжимая копьё, бурно ринулся он.
Уже богатырь перед шахским шатром;[67]
Навес золоченный низринув копьём,
Пыль чёрную стал он до неба вздымать,
Иранцев он стал на борьбу вызывать.
Но в страхе любой отступает пред ним,
¹⁷⁷⁰ Подобно онагру, что тигром гоним.
Ирана мужи, возглавлявшие рать,
Не смели на витязя даже взирать.
Он грозной осанкою, силою рук,
Мечом смертоносным поверг их в испуг.
Объятый смятеньем, рассыпался строй,
И слышится: «Тигра сильнее герой!
Кто б, дерзостный, с ним в поединок вступил?
Взглянув на него, остаешься без сил».
Стал кликать воитель Кавуса-царя,
¹⁷⁸⁰ Над ним насмехаясь и так говоря:
«Что скажешь, владыка, воспетый молвой?
Гордишься ль удачей своей боевой?
Ты зря имя Кея присвоил себе!
Львов ярых тебе не осилить в борьбе.
Лишь в битве моё засверкает копьё,
На поле поляжет всё войско твоё.
Той ночью, когда Жендерезм был убит,
Я клялся: в отмщенье за горечь обид
Иранских воителей ввергну в беду,
¹⁷⁹⁰ Кавуса повешу у всех на виду.
Кого из своих быстроруких бойцов
Ты вышлешь в ответ на воинственный зов?»
Он ждал, но из стана иранцев никто
И словом одним не ответил на то.
Копьём он ударил в шатёр во всю мочь,
И колышков семьдесят вырвано прочь,—
И наполовину шатер уж снесён,
И слышится трубный пронзительный стон.
Кавус венценосный воззвал, омрачась:
¹⁸⁰⁰ «Настал, о мужи, испытания час!
Ростема посланец пускай известит,
Что нас беспощадно туранец теснит.
Меж витязей наших нет равных ему,
Сломить исполина невмочь никому».
К Ростему стремительно Тус поскакал,
Что слышал, ему слово в слово сказал.
Ответил Могучий: «Владыка любой
Ростема бы звал и на пир и на бой.
Зовет лишь для ратных трудов Кей-Кавус,
¹⁸¹⁰ Иного вовек от него не дождусь!»
Он Рехша, седлать удальцам повелел,
В бой ринуться гневно бойцам повелел.[68]
И видит, из ставки наружу ступив,
С великой поспешностью доблестный Гив
Кидается к Рехшу, рукою своей
Седлает его, а Горгин: «Поскорей!»
Роххамом уж палица принесена,
А Тус облачает в броню скакуна.
Друг другу кричат: «Поживей, торопись!»
¹⁸²⁰ Лишь те голоса до него донеслись,
Подумал Ростем: «Так напуган весь стан
Одним лишь бойцом? Видно, он Ахриман!»
И в барсову шкуру облекся герой,
Покрепче стянул он кушак боевой;[69]
Готовый сражаться, на Рехша вскочил,
И ставку и рать Зеваре поручил,
Сказав: «Повеленье моё соблюди:
Не двигайся с места, известия жди».
С воинственным кличем помчался затем;
¹⁸³⁰ И вот пред собою увидел Ростем
Сохраба: невиданной мощи рука,
А грудь, как у Сама-бойца, широка.
Воскликнул Ростем: «Удалимся вдвоём,
Бой честный один на один поведём!».
Ладонь о ладонь витязь-юноша трёт,
Ряды покидает, выходит вперёд
И молвит Ростему: «Добро, я готов!
С тобою нас двое могучих бойцов.
Подмоги от станов своих не хотим:
¹⁸⁴⁰ Где мы, там уж нечего делать другим.
Да только напрасно стремишься ты в бой
Кулак мой ударом покончит с тобой!
Хоть ростом высок и в плечах ты широк
Но бременем лет отягчил тебя рок».
Ростем поглядел на врага своего,
На плечи, на длинное стремя его
И молвит: «Полегче, полегче, юнец!
Увидим, кому здесь назначен конец.
Кто резок и сух — тех равняют с землёй;
¹⁸⁵⁰ Будь мягок, и будешь, как небо, герой![70]
Я, старый, выигрывал битвы не раз,
Я целые рати крушил, разъярясь.
Немало я дивов сгубил иль изгнал,
Нигде я досель пораженья не знал.
Когда от тисков ты спасёшься моих—
Не станешь страшиться и чудищ морских.
Как бился я, помнят хребты и моря;
С туранцами, гневом великим горя,
Что сделал я — ведомо светлой звезде,
¹⁸⁶⁰ Отвага моя побеждала везде.
Но жизнь я щажу молодую твою,
Тебя не хочу ниспровергнуть в бою.
С туранцем ты, право, осанкой не схож;
Клянусь, и в Иране таких не найдёшь!»
Вождь юный ростемова голоса звук
Услышал, и сердце в нем дрогнуло вдруг.
Сказал он: «Я речь напрямик поведу,
Ответа правдивого, ясного жду.
Мне речью незлобною дух успокой,
¹⁸⁷⁰ Поведай мне имя, свой род мне открой.
Я думаю, ты — именитый Ростем,
Которому прадед — великий Нейрем».
Ответ был: «Зовусь не Ростемом, о нет!
Основан мой род не Нейремом, о нет!
Ростем — богатырь, я же — скромный боец;
Ведь мне не даны ни венец, ни дворец».
Утратил надежду Сохраб удалой,
И свет перед славным подернулся мглой.[71]
С копьём он сражаться выходит, а сам
¹⁸⁸⁰ Дивится в душе материнским словам.