Фирма

«Разберемся, — думал Гольцман. — Эти бандиты еще не представляют, с кем связались. Мы еще повоюем. Посмотрим, чья возьмет».

— Ну, где Рената-то? Будем концерт начинать, или как? Я твои условия принимаю, теперь давай выполняй мои.

— Будет тебе Рената, все тебе будет.

Игнат вытащил из кармана телефон и набрал номер.

— Шурик? Зайди в гримерочку к Ренате, будь другом.

Гольцман усмехнулся.

— Ты чего? — спросил Игнат, отключив телефон.

— Так, ничего. Интересно на его рожу блядскую посмотреть.

— Зачем же так? Он, Боря, такой же, как ты. Человек дела, я имею в виду. Ты же понимаешь, что без нас вы бы все равно на настоящий уровень не вышли.

— Это почему же?

— А потому, что все производство в наших руках. Вы ни хера не сделаете сами. Мэрия, не мэрия, это все на бумаге хорошо. И на митингах. А заводы, на которых диски штампуются, — заводы-то под нами стоят. Так что давайте все решим миром. Иначе просто в трубу вылетите.

В гримерку вошел Шурик.

— Добрый день, — сказал он Гольцману и, протягивая руку, шагнул к дивану, на котором сидел его прежний начальник.

Гольцман хотел было послать предателя, обматерить, выпустить пар, но вместо этого привстал и пожал протянутую ему ладонь.

— Здорово, Шурик. Давно не виделись.

— Да, Борис Дмитриевич, давно.

— Вот как все славно, — заметил Игнат, растянув рот в широкой и искренней улыбке. — Все просто замечательно. Друзья встречаются вновь.

— Да, — сказал Гольцман, пристально глядя в глаза Шурика. — И, думаю, мы сработаемся.

— Сработаемся, Борис Дмитриевич, — ответил Шурик очень серьезно. — Конечно, сработаемся. Где наша не пропадала?

Тон Александра Михайловича сказал Гольцману очень много. И то, что он прочитал в глазах Рябого, ему очень понравилось. Не собирался сдаваться Александр Михайлович. Не собирался под бандитов ложиться. А значит, и вправду поборются они еще, повоюют. Хорошо, что они с Рябым снова оказались в одной связке. Михалыч — мужик ушлый… Да и он, Гольцман, тоже не лопух.

«Разберемся, — подумал Борис Дмитриевич. — Время все расставит на свои места».

— Ну, зови Ренату свою, — заметил Игнат, обращаясь к Шурику. — Пора начинать.

— Ты с билетами разобрался? — спросил Рябой.

— Все схвачено. Я команду дал, ревизия уехала. Заплатили уже кому надо. Можно музыку играть. Давай, Шурик, не тяни, зрители ждут, волнуются.

— А чего мне давать? — Шурик вытащил свой телефон. — Она уже на сцене.

Он потыкал пальцем в кнопки, поднес трубку к уху:

— Рената, деточка, можно начинать. Все улажено. С богом!

Дверь гримерки снова открылась, и в комнату вошел Митя Матвеев.

— О! Еще один старый знакомый, — промычал Гольцман. — Что скажешь, господин Матвеев? Ты теперь самостоятельный продюсер у нас, да? Хотя, кажется, твое присутствие здесь говорит об обратном…

— Правильно говорит, — кивнул Игнат. — Правильно. Иди сюда Митя. Что там у тебя стряслось?

Митя подошел к Игнату и сказал ему несколько слов на ухо.

— Так… — Бандит покачал головой. — Давай после концерта своих девчонок ко мне. Они и отвезут.

— Они? — Митя развел руки в стороны. — А это не…

— Нормально. Все будет путем. Дуй на сцену. Начинаем.

Зазвонил телефон Мони.

— Да? — Администратор приник ухом к трубке. — Что? Как? Гоните ее на хуй! Этого еще не хватало! Берите за шкирку и домой, в больницу, куда угодно! Только чтобы здесь ее не было!

Моня еще что-то злобно прошипел и отключил телефон.

— Что такое? — спросил Гольцман, почуяв недоброе.

— Да Стадникова заявилась. В хламину пьяная. Скандалить начала, денег требовать. Орала, что концерт сорвет.

— Пьяная? — Гольцман пристально посмотрел на Митю. — Она же закодирована. Она… Ты, что ли, щенок, ее подбил? А? Говори, пацан! Ты ее спровоцировал?

— Почему вы на меня-то? — смущенно отводя глаза в сторону, попытался отбиться Митя, но Гольцман вскочил, бросился к Матвееву, схватил его за отвороты пиджака.

— Говори, падла! Твоя работа?

— Подумаешь, выпили вчера… Большое дело!… От этого еще никто не умирал…

— Ну, ты и гондон, — сказал Гольцман, убирая руки с пиджака Матвеева. — Ну и гондон…

— Боря, — тихо сказал Шурик, — ты успокойся. Может, оно и к лучшему?

— Я вот тоже так подумал, — быстро, словно оправдываясь, сказал Митя. — А то она лезет не в свое дело… Орет, скандалит… Дела все запутывает… Пусть уж себе дома квасит по-тихому…

Гольцман хотел сказать, какой Митя на самом деле подонок, какая он мразь, что он его больше видеть не хочет и требует, чтобы тот убрался с глаз долой, что все, кто его окружают, — мерзавцы и что он еще постоит за себя, но вдруг в бок словно воткнулся невидимый раскаленный металлический штырь, пронзил Бориса Дмитриевича насквозь и стал медленно поворачиваться, разрывая внутренности, перемалывая кости и вытягивая из его тела последние силы.

Лицо Гольцмана побелело, колени подогнулись, и Борис Дмитриевич, схватившись за бок, неловко повалился на ковер.