- Устала я. Но теперь - все. Теперь - свобода. Да, Митя?
Матвеев пожал плечами, не зная, что ответить. По всему, он давно уже должен был перейти к делу, к разговору о контрактах, о наследовании авторских прав - у Василька были живы родители, которые и являлись прямыми наследниками всего имущества погибшего сына, а имущество Василька заключалось только в нескольких бобинах с его голосом и гитарой, бобинах, которые, впрочем, стоили, попади они в умелые руки, много больше, чем всякие дачи-машины-квартиры. Вот об этом и нужно было говорить Мите, но перебивать злобную исповедь вдовы он не мог и не хотел.
- Теперь - свобода, - повторила Оля и вдруг сразу, как будто сработала какая-то таинственная автоматика, зарыдала.
Она плакала громко, не стесняясь и не сдерживаясь, плечи ее дергались, кисти рук колотились об стол, Ольга не вытирала слез, льющихся из глаз и не стекающих, а просто несущихся вниз по впалым щекам.
- Оля! Ну успокойся, - забубнил Матвеев. Он не знал, как нужно правильно вести себя с женщинами в подобных ситуациях. Единственное, что крутилось в его голове, - это традиционные кинематографические пощечины, якобы останавливающие истерику, во что Митя на самом деле не верил. Красиво, конечно, кинематографично, но как это - бить такую женщину? За что? По какому, собственно, праву? Нет уж, он попробует как-нибудь по-другому.
- Ну, Оль... Оль... Кончай... Остынь... Слезами горю...
- За что мне это все, за что, Господи, за что? Почему вот так бездарно вся жизнь - как в унитаз спущена? За что мне это, за что, за что?
- Оля...
Матвеев встал и переместился к Стадниковой поближе, неловко обнял ее за плечи.
- Олечка, успокойся... Я с тобой... Мы все с тобой... Мы тебе поможем...
Ольга вдруг выбросила руки вверх и схватила Матвеева за шею, притягивая к себе. Митя наклонился, еще не понимая, что хочет от него Стадникова, и тут же почувствовал Олины губы на своем лице.
Она целовала Матвеева быстро, поворачивая свою голову, словно хотела одновременно попасть и в щеки, и в глаза, и в губы, в подбородок, в нос. Несколько раз пройдясь стремительными, горячими и волнующими поцелуями такими волнующими, каких Митя давно уже ни от кого не получал, - она приникла наконец к его рту и принялась втягивать его в себя, еще крепче сжимая Митину шею, прижимая все тело Матвеева к своему, не давая ему отпрянуть, увернуться, не давая сказать ни слова.
- Митенька, - услышал он ее шепот, который, как ему показалось, звучал одновременно с поцелуями, словно Ольга обладала способностями чревовещателя. - Митенька... Мы живые, понимаешь, живые... он мертвый, а мы живые... Понимаешь меня? Понимаешь меня, мой родной?
"Нимфомания, - с сомнением подумал Матвеев. - Или просто она так своеобразно шок переживает? Хотя говорили ведь уже, что у нее последнее время не все в порядке с крышей. Чего это она так заводится, прямо с полоборота? Интересно, во что все это выльется? Вот сволочь, Гольцман, бросил меня, генерал хренов, на самый ответственный участок фронта. Ему-то что - сидит, денежки посчитывает! А тут отдувайся за него. Нет, если дело с правами выгорит, мне нужно долю в прибыли просить, тут одной зарплатой не обойдется".
- Ты меня хочешь? Хочешь меня, Митенька? - шептала Ольга.
Матвеев промычал что-то бессвязное, уткнувшись ртом в волосы Стадниковой.
- Хочешь, скажи? Я еще ничего, а? Как женщина? А? Не совсем меня Леков угробил еще? А, Митенька? Хочешь? Давай... Давай, Митенька...
"Да что же это, в самом деле? - думал Матвеев, ощущая, как Олины пальцы шевелятся на его спине, как руки ее опускаются и сжимают его бедра, как ногти женщины царапают его колени сквозь брюки, как поднимаются выше и проникают под рубашку, гладя живот. - Что же делать-то? Нехорошо как-то..."
- Митенька, не бойся, не бойся, мой мальчик... помоги мне, пожалуйста... никто не придет, мой сладкий. Никто не позвонит... никого нет... Никто не узнает... ты же хотел этого, хотел, я знаю, и давно, и теперь... ты же не просто по делу пришел, да? Скажи мне - да?
- Да, - выдохнул Митя и соединил свои руки за Олиной спиной.
Стадникова глухо застонала, выгнулась, запрокидывая голову назад, потом словно неведомая сила снова бросила ее на Митю, и они как-то очень естественно оказались на полу. Ноги Мити попали в неровную шеренгу пустой посуды, и бутылки с глухим позвякиваньем покатились в разные стороны.
- Ну давай же, давай... - Ольга рвала его рубашку, он слышал, как с треском отскакивают пуговицы ("нужно будет найти потом, в России таких не продают, фирма, только вместе с рубашкой"), ее ноги сплетались на Митиной спине, рот впивался в шею, язык щекотал барабанные перепонки.
"Да что я, в самом деле, - подумал Митя, до сих пор все еще сомневающийся в правильности и, главное, целесообразности происходящего. Все, что ни делается, все к лучшему. Нужно только правильно смотреть на вещи. Была не была. Деньги есть. Убытки восстановим. Такая игра стоит того, чтобы немножко раскошелиться".