Фирмамент

Туман в Долине Утопий виден издалека. С Земли являя зрелище скорее феерическое и в стародавние времена обнадеживающее, наравне с древними остатками каналов и сезонным таянием полярной шапки, здесь, на Марсе, он представал в апокалиптическом виде, когда подчиняясь затейливой прихоти атмосферных рек, игры температур, давлений, геометрии окружающих скал и пустыни, от одного нечаянного мазка холодным и таким же угрожающе красным Солнцем воздух густел, набирал вес, летящие в поднебесье по скоростным стратосферным путям вихри спотыкались о внезапно возникшее препятствие, с ревом обрушивались вниз, вымывая, вытаскивая, высасывая убогую влагу из мельчайших расщелин и сбивая в огромный запутанный клубок туман, пыль и камни. Ураган ревел среди узких лабиринтов, пробитых миллионы лет назад искусством разума или природы, разгонявшиеся почти до космических скоростей частицы буравили кипящий котел водяной взвеси, с регулярностью рейсовиков прокатывались плотные смерчи, вырывая у древней поверхности ее вечные тайны. Багровый глаз Солнца стыдливо гас, небо теряло привычную синеву, сквозь которую дышала чернота совсем близкого космоса, и режущая белизна взрывала мир. В утопии наступал ад. Души превращали ад в трагедию, но никто бы не рискнул назвать их заблудшими - это был вполне сознательный выбор, поиск острых ощущений под пристальным взором Страха и Ужаса.

Только здесь можно было узнать, что такое подлинный марсианский Вздох. Для этого нужно находиться в эпицентре, под нависшим молочным небом с вкраплинами перца, пережить ураган и дождаться затишья, когда после вечности отчаянного и ужасного плача обессиленной, умирающей планеты величавый сдвиг вселенной натягивает и рвет спусковые нити, муляжи смерчей опадают беззлобными ветерками, колеблющими черноту мелких луж, на почву начинает медленно опускаться снег и краснота рядится в восточный траур, и вот тогда в глубине рождается осознание истины, мягкие руки убирают завесу напряжения и беспокойства, и остается лишь вслед за ними сорвать с себя тяжелую доху, кислородную маску, выгнуться, сжать кулаки и, набрав полную грудь воздуха, закричать в редеющие, но еще плотные кучевые облака.

Тот, кто испытал Вздох, все равно никогда не сможет внятно описать что происходит в те мгновения. Тот, кто не испытал, никогда не сможет понять, что же открывается счастливчикам там, среди скал в туманное утро после бури. Кто-то назовет это божественной пряностью, кто-то - счастьем, кто-то почувствует там подлинное биение жизни, источник, начало всего, не пьянящее, не затуманивающее, а накрепко припаивающее к истинному плану бытия, когда в одно крошечное мгновение вся Ойкумена наполняет тебя, растворяет в солнечной вспышке, чтобы затем выплюнуть, как нечто непригодное и бесполезное. И тогда жизнь, оставшаяся в минувшем мгновении, становится одним отчаянием, где даже мучительная агония не заставит вновь прижаться к жесткой резине кислородной маски, и лишь иллюзорная надежда на новое Откровение будет разрывать гортань и легкие смертельными иглами холода и пыли. И вот тут нужен кто-то, кому лишь суждено слушать, но не испытать, завидовать, но не балансировать на грани асфиксии, который будет бить по щекам и выдирать тебя из объятий мертвой планеты под Крышку мироздания...

Хотя, их это не интересовало. Они держали с Ойкуменой равный счет ледяные взгляды мертвых, безжизненные равнины льда, где нет ничего, что бы оправдывало приход сюда людей, равнодушие к случайным красотам и загадкам отчаянного мира, который представал перед ними лишь как единый утилит, требующий использования. Умелого или неумелого, по назначению или бесцельно - значения не имело. Они были холодными отвесами Ничто пространство-время и разум, равнодушие которых друг к другу и порождало столь чуждый и отстраненный мир, в котором даже любовь была лишь крошечной каплей замороженной воды.

Неподалеку возвышались останки обсерватории, возведенной во времена, когда это, казалось, имело еще какой-то смысл. Ее вызывающе белые стены выламывались из нагромождения камней и песка чудовищным айсбергом, тень которого медленно описывала дневную дугу. Все остальное было спрятано под землю. Человечество везде пряталось под землю, под лед, под поверхность, отгораживаясь от чужих небес сводами стали, пластика и проводов, как неприкаянный дух, стремящийся вернуться в собственный склеп. Изредка ветер вымывал из песка изъеденные временем кости машин и людей, покореженные навершия наблюдательных куполов; странные приспособления колониальной жизни прорастали сквозь дюны ржавыми всходами запустения и упадка. Декаданс цивилизации терпеливо поджидал своих жертв, чтобы впиться в подошвы и полы дох. Клочки меха торжественно развивались в искореженных пальцах тонущих антенн, пока их не подхватывал ветер и взметал в поднебесье.