Фирман султана

В это время Абдурахман стоял сзади и внимательно прислушивался к беседе. На его плоском лице проступало торжествующее злорадство.

— Странно, — будто раздумывая, сказал Звенигора. — А не мог тот человек ошибиться, эфенди?

— Не думаю. Он не первый раз выполняет мои поручения.

— И все же в Каменце он был обманут.

— Кем? Зачем?

— Моими врагами, которые продали меня в неволю.

— Я не желаю больше тратиться на тебя, раб! С меня хватит! Ищи теперь сам путь, чтобы известить своих родных!.. — бросил паша и, резко повернувшись, вышел.

В тот же день вечером Абдурахман зверски избил Арсена. Причины он и не искал. Просто считал, что настало его время. Схватив прут таволги покрепче и подлиннее, он подскочил к казаку и с размаху ударил по спине. Тонкие колючки глубоко впились в тело. Арсен вскрикнул от внезапной боли, пригнулся. А удары сыпались один за другим… Таволга стала красной от крови.

Кровавые брызги покрыли одежду и руки Абдурахмана. Он с наслаждением хлестал невольника. Долго ждал он этой минуты и теперь мстил и за то, что невольник его ударил, и за испытанное тогда унижение.

Воинов и Спыхальский стали кричать. Их поддержали остальные невольники. Прибежавший на поднятый ими шум корабельный ага оттащил Абдурахмана и с омерзением отшвырнул в тёмный угол окровавленную таволгу.

Арсен не помнил себя от боли. Вся спина была истёрзана и горела огнём. Сжав зубы, чтоб не кричать, он еле держался за рукоять весла. А отпустить его не мог: это дало бы повод Абдурахману к новым истязаниям. Спыхальский и Воинов гребли и за него.

В эту ночь была очередь Арсена перетирать цепь. Но не то чтобы работать, он даже уснуть не мог. Лежал на животе и широко открытыми глазами глядел в темноту. Роман взялся выполнить ночную часть работы Арсена, а пан Мартын, хотя и любил поспать, заснуть не мог, потрясенный свирепым нападением Абдурахмана.

— Надо что-то придумать, братья, — шептал он. — Если до зимы не вызволимся, то пропадём, ей-ей, как рудые мыши, на этой проклятой каторге, разрази её гром!.. Боюсь я за тебя, Арсен… Абдурахман, пся крев, не даст тебе житья, друг ты мой любимый… Тьфу, голова трещит от мыслей, а ничего толкового не идёт!

— Да что тут надумаешь, пан Мартын? — отозвался Роман, изо всех сил перетирая цепь. — Вот сорвёмся с привязи, тогда будем гадать… Немного уж осталось — больше половины перетёрли. Вот ударить бы раз, другой, так и сегодня цепь распалась бы!

— Жди! А тем временем Абдурахман с Арсена шкуру, как старый жупан, сдерёт… Да и с нас заодно!

— Ну что ж, надо его упредить! Задавить пса прежде, чем он нас загрызёт!.. Лет шесть тому назад, когда отец наш, атаман Стенька Разин, заварил на Дону и на Волге кашу и стал громить боярские усадьбы, приказчик, кровавый пёс, наговорил хозяину, что я парней подговариваю идти на помощь к Разину. Велел барин меня схватить и забить насмерть батогами. Но и я не лыком шит! Как только верные люди шепнули мне об этом, я с друзьями подстерёг приказчика в перелеске, когда он возвращался домой, и подвесил на берёзе. А потом, дождавшись ночи, незаметно пробрался к помещичьему двору, под стогом сухого сена высек огонь и хорошенько раздул его… На десять вёрст вперёд освещал нам пожар дорогу на Дон! И на сердце веселее стало оттого, что не с пустыми руками прибудем к славному атаману Разину…

— Гм, так вот ты, оказывается, какая птица, пан Роман, — промолвил Спыхальский. — А я и не знал… Ох и везет же мне на вас, шалопутные, Перун вас покарай!.. То пана Квочку встретил, царство ему небесное, теперь вот тебя, Роман… Может, и ты, пан Звенигора, такой же, как и они? А?..

— Все мы из одного теста, пан Мартын, — морщась от боли, усмехнулся Звенигора. — Но ты лучше не занимай этим голову. Мы, в общем-то, все неплохие люди!..

— Га, га, га! — захохотал Спыхальский. — В этом я и не сомневался. Мне сейчас даже стало весело от той мысли, что я наверняка наберусь от вас разбойничьего и своевольного духа. А вернусь на родную землю, в Польшу, натравлю хлопов против вельможного панства и пойду гулять по градам и весям, как Костка Наперский[1]. О пан Езус!

— Сперва дай выбраться из этой дыры, пан Мартын.

— Так-то оно так, проше пана… Вот я и думаю, к чему это рассказал нам пан Роман притчу из своей жизни? Не лучше ли и нам опередить своего обидчика Абдурахмана и укокошить прежде, чем он сдерёт шкуру с нас? Га?

— А что?! Славная мысль! — согласился Арсен. — Только дайте хоть немного очухаться. Но перетирать цепь надо как можно скорее. Время не ждёт!

Долго ещё они шептались в темноте. Никто не обращал на них внимания, никто не прислушивался к их шёпоту. Только где-то вверху глухо шумел ветер, завывая в снастях корабля, да словно из глубин моря доносился жалобный звук. То слышались стоны невольников, которые бредили во сне и звякали кандалами, когда кто-нибудь переворачивался или протягивал ноги.

4

На другой день ветер усилился. Грести стало тяжелей. Корабль бросало, как на качелях.