Фирменный поезд Фомич

Ручка вдруг задергалась. Раз, два. Потом кто-то забарабанил из вагонного перехода руками. Иван оглянулся и сам широко открыл дверь.

– Мне еще музыку крутить надо! – раздалось сначала, а уж потом показался человек с красной повязкой и в форменной фуражке. – Куда подевался этот Голубчиков? А написано, что в шестом вагоне. – Значит, в вашем. Я не буду здесь целый день ходить. У меня своя работа. Для чего в поезде радиоузел? Чтобы музыку слушать и последние известия! Понятно. Пассажиры чтобы не скучали!

Это-то нам было понятно.

– Ты Голубчиков? – ткнул работник радиоузла сначала в Степана Матвеевича, потом в меня, а затем в Ивана. – В чьем купе место номер восемнадцать?

Это место было в моем купе. На нем сейчас располагалась врач Зинаида Павловна.

– В моем купе восемнадцатое место, – сказал я.

– Так что же ты молчишь? А я, понимаешь, хожу.

– Моя фамилия Мальцев.

Иван искоса взглянул на ненавистную занятому товарищу телеграмму и прочитал:

– Голубчику… Голубчику там, а не Голубчикову.

– Я что и говорю, – согласился человек с красной повязкой.

– Голубчику! – воскликнул я. Ох ты! Ведь это меня бабуся называла голубчиком. – Постойте. Может, это мне?

– Бери. И с концом.

Я развернул телеграмму. Слева стояло: «Старотайгинск-90». Ясно. Из Старотайгинска, значит. Справа: «Фирменный поезд „Фомич“ от 0 августа семьдесят пятого года. Вагон шесть, место рядом с восемнадцатым. Голубчику».

А ниже сам текст телеграммы: «володька забаррикадировался комнате пытаемся зиять чедоман принимаем меры волнуйтесь – бабуся коля».

Белиберда какая-то.

Радист обрадовался, что свалил со своих худеньких плеч непосильную ношу, закончив все эти поиски Голубчикова, и бодро рванулся в вагон. Теперь можно было ожидать душераздирающего от счастья концерта по местному вещанию.

Степан Матвеевич читал телеграмму через мое плечо.

– Что это? – наконец спросил Иван, видимо бросив решать головоломку.

– Телеграмма от бабуси Коли, не видишь разве?

– Как это от бабуси Коли? – удивился Степан Матвеевич. – От дедуси Коли!

– Не-ет. Именно от бабуси. Могу предположить, что телеграмму прислала бабуся, которая ехала из Фомска в Старотайгинск, – сказал я. – А вот почему она стала Колей, не пойму. И что это за Володька, который забаррикадировался в комнате. Правнук, что ли? Ну и пусть себе баррикадируется. Стоп, стоп! Тут, наверное, бабуся и Коля. В телеграммах ведь все, что можно и что нельзя, сокращают. А-а! Понятно. Внучек это ее Коля. Очень крепкий мужик. Ну, черт с ним, с Володькой, пусть себе сидит в комнате, пока есть не запросит. Что-то там они пытаются. А что такое: «зиять чедоман»? Зиять. Дыра, отверстие может зиять, пропасть!

Я силился понять, что мне хотели сообщить. Прикидывал и так и эдак. Несколько раз пытался прочитать телеграмму мельком, быстро, чтобы машинально пропустить возможные опечатки. Что-то получалось. Ага! Вот тут. Ясно, что не «чедоман», а чемодан. Они пытаются зиять чемодан. Ну и бог с ними! У бабуси действительно был чемодан. Но что они все-таки пытаются сделать?

– Головоломка, – наконец сказал я. – Пошутила бабуся.

– Ну да, – сказал Иван. – Очень нужно ей шутить на рубль с лишним, да еще тащиться на телеграф.

– Внук Колька ходил на телеграф. Ясно.

– Ему тоже больше делать нечего, как развлекать тебя ребусами. Нет. Тут что-то есть. Подумать надо.

– А как же с попаданием поезда в другую реальность? – сурово спросил Степан Матвеевич. – Так все и оставим?

– Я вот что думаю… – начал Иван.

– Артем, – дверца приоткрылась, и в просвете показалось извиняющееся лицо Инги. – Артем, станция. – Она смешно сморщила носик. – Зинаида Павловна говорила…

– А-а… Помню, помню. Сейчас. Иду.

– Конечно. Надо прогуляться, – согласился Иван.

– Ты все понял, Артем?

– Все, Инга. Не волнуйся. Сделаю все, что в моих силах и еще чуть сверх того.

За окнами поползли какие-то станционные постройки, хотя поезд еще и не замедлял ход. Надо было взять деньги из пиджака.

На боковом столике в нашем купе прямо ногами на застеленной газетой столешнице стоял ребенок. Его держал за трусики взмыленный папаша. Матрас был закинут на багажную полку, а спальная поднята, верхняя часть окна открыта. В нее-то и старался просунуть свою головку малыш. А отцу, кажется, уже было все равно. Рука ребенка взмахивала воображаемой саблей. Малышу было хоть и жарко, но очень интересно, и в его головку, кудрявую и светлую, приходили всякие разные мысли.

– Хочу мороженого!

– Мама купит у дяди, Стасик.

Я потянулся за пиджаком.

– Мы не мешаем вам?

– Нет, нет. Я все равно выхожу на станции.

Кроме нас, в купе находился только Валерий Михайлович. Он лежал на своей полке с влажной от пота тряпкой на лбу. Семен, Тося и Зинаида Павловна уже, наверное, пробивались к выходу.

– Хочу самолет! – потребовал мальчик.

– Мама купит у дяди, – обреченно пообещал отец.

– Хочу Черное море!

– Мама купит у дяди, Стасик.

– Хочу сестренку Вальку!

– Мама купит у дяди…

– Хочу…