Фируз (СИ)

В этом их вся проблема. Желания. Порой они страшнее наших самых главных врагов. Ни один из смертных грехов не может быть так опасен как наши собственные желания. Зарождаясь в глубине, они копят силу, выжидают, а потом, в самый неподходящий момент начинают овладевать тобой. Я смог побороть их, но так и не сумел научить этому своих детей. И вот теперь они взяли верх. Сотни людей, живущих и умирающих в этих темных помещениях и заброшенных ангаров, хотят получить ответы, и если я откажу им, то последствия окажутся намного страшнее, чем может представить себе любой из присутствующих.

— Хорошо, — старик прошел вперед и посмотрел в запотевшее окно, выводившее на центральную площадь Веры. Сейчас там было мало людей. Рабочие, сновавшие из стороны в сторону, заменяя вышедшие из строя батареи и унося их в утиль-боксы, простые люди. Сегодня все было по-другому. Видел он и трибуну. Сверху она казалась совершенно не такой большой как это можно было чувствовать, находясь на ней перед огромной толпой верующих. Старик вспоминал как говорил с нее, как призывал людей собраться с духом и до последнего вздоха следовать Пути, не сворачивая с него, каким бы трудным и сложным он не был.

Хаммонд был прав: времена изменились. Слишком много воды утекло.

— Что они хотят услышать? Каких ответов? — не поворачиваясь лицом к собеседнику, спросил Отец.

— Они устали. Их вера вот-вот даст трещину и откроет путь для хаоса, силу которого мы не сможем обуздать.

— Бунт?

— Нет. Гораздо страшнее. Время и замкнутое пространство, как червь, подточили их стойкость. Теперь они стоят на краю пропасти и лишь слово Отца может решить: шагнут ли они в нее или сдадут назад. Ты, и только ты сейчас можешь спасти их, и всех нас от неминуемой гибели.

Хаммонд повернулся к своей дочери и взглядом попросил ее присесть рядом с ним. Девушка повиновалась и вскоре уже сидела возле тощего старика.

— Моя дочь почти все время живет среди простых людей, — он немного помолчал, а потом ехидно подметил, — В отличие от твоей Оны. И прекрасно знает, что сейчас происходит там внизу, в темных и холодных помещениях. Дети твои недовольны, но все еще верят, что ты обрадуешь их своим появлением, на котором откроишь им всем тайну.

— Какую?

— Что Путь их окончился и, что планета, та, что сейчас находится под нами, есть обитель, которую мы так давно ищем.

Хаммонд замолчал и стал внимательно наблюдать за стариком.

Но он ничего не ответил. Развернувшись и, бросив укорительный взгляд на своего некогда верного друга, Отец присел на ближайший стул. Ноги согнулись и из легких донеслось натуженное сипение.

— Ты просишь меня обмануть их. Сказать то, что они хотят услышать, но ведь это не будет правдой.

— Почему? — Хаммонд удивленно посмотрел в заплывшие жиром глаза, — Ты дашь им надежду, пусть временную, но в их глазах останешься Отцом. Той путеводной звездой, что привела всех их в Землю новой жизни.

— Нет, я лишь отсрочу их гибель, только и всего. Эта планета безжизненна.

— Откуда тебе это известно?

В помещении появился женский голос. Тоненький и легкий. Дочь Хаммонда чуть не подскочила со своего места, но тут же уперлась в тощую руку своего отца, который попросил ее сесть обратно.

— Откуда ВАМ это известно? — на этот раз ее голос был другим.

— У меня есть свои люди на верху, которые сообщают мне о всех исследованиях на этой планете. Она безжизненна, дитя мое, и никакое усилие, даже подкрепленное верой, не сможет зародить жизнь на ее поверхности.

— Ты не рассказывал мне об этом. — Хаммонд подозрительно покосился на старика, который в этот момент смотрел в другую сторону. — Не говорил, что у тебя есть свои люди наверху.

— Я много чего тебе не говорил, друг мой, и иногда мне кажется, лучше бы я умолчал и о том многом, о чем ты знаешь сейчас.

Наступило молчание. Очень неловкое и напряженное. В воздухе почувствовалась агрессия. Давно ее здесь не было. Как предвестник большого сражения, ее оттенок витал в этом спертом запахе, где смешалось все: от щедрости и до жадности, от любви и до неприкрытой ненависти. Абсолютно все.

— Ты должен выступить перед ними.