Фишка хромой

Когда я прочел это письмо мужу Хае-Трайны, он был счастлив и пришел в восторг от замечательного языка, каким оно написано. При каждом слове он хлопал себя по лбу и изумлялся: как может человек так писать? При этом он повторял: «Ах, какой язык! Чистый мед, честное слово!..»

Мы тепло распрощались, и он с легким сердцем уехал.

13

И я и Алтер чувствовали себя очень усталыми и разбитыми после вчерашней ночи. Мы решили поэтому вздремнуть часок-другой, а потом со свежими силами продолжать наш путь уже до самой ночи. Фишка взял на себя присмотреть за лошадьми и приготовить кое- что на обед.

— Я ночью спал, — заявил он, — ночью после про исшедшей со мной истории заснул, как после бани. Реб Алтеру, когда он вернулся, нелегко было меня добудиться.

Алтер, по моей просьбе, кладет голову ко мне на колени, и я лезвием ножа придавливаю шишку у него на лбу. Потом мы зеваем, расправляем свои косточки и укладываемся в тени под деревом.

Если бы не солнце, посылавшее из своего шатра огненные обжигающие лучи, мы могли бы проспать далеко за полдень. Раскрыв глаза, мы увидели неподалеку от нас веселый огонек, на котором варился в горшочке картофель, приправленный луком и сухой колбасой. Мы выпили по рюмочке и с аппетитом принялись за еду.

Расхваливаем поварские таланты Фишки. Картошка вкусная — сам царь мог бы есть такую картошку! Фишка доволен и приговаривает:

— Кушайте на здоровье! Приятного аппетита!

— Где это ты, Фишка, раздобыл сухую колбасу? — спрашиваем мы. — Из нашей картошки и лука могла бы получиться только «рыбная» картошка.

— Где я раздобыл колбасу? — отвечает Фишка. — У себя в торбе. Мне случайно удалось припрятать свою торбу от этого злодея, черти бы его побрали!

— Расскажи, Фишка, — просим мы его, — что с тобой произошло?

— Эт! — произносит он со вздохом. — Долго рассказывать. Очень длинная история.

— День еще велик, времени у нас, слава богу, хватит. Можно слушать. Давайте запрягать! — обращаюсь я к Алтеру. — Поедем, а Фишка нам по дороге будет рассказывать.

Когда повозки наши были уже готовы, я пригласил всех к себе в кибитку. Но Алтер уговорил нас сесть к нему. «У меня, — сказал он, — свободнее, не так много товару». Я пошел на уступки: мы сначала посидим немного у него, а потом у меня.

В КИБИТКЕ У АЛТЕРА ЯКНЕГОЗА

— Ну, Фишка! Давай! Выкладывай! — просим мы его, как только уселись в кибитке и добились от наших лошадок, чтобы они тронулись с места. Но Фишка мнется, сидит опустив глаза и хрустит пальцами.

— Не знаю, право… неловко как-то… Ни с того ни с сего — вдруг рассказывать! Не умею я. Неудобно, право…

Я подбадриваю Фишку. Алтер со своей стороны уговаривает его:

— Глупенький, трудно только начать. Стоит сказать первое слово, а там пойдет как по маслу. Я по себе знаю. Что тут особенного? Сам потом увидишь, что это пустяки… Словом, Фишка, женился ты, понимаешь ли, на слепой сироте. Ну, ладно, это мы уже знаем. Короче говоря, что же дальше?

— Дальше? Черт бы ее батьке и его прабатьке! — в сердцах выпаливает Фишка. — Сыграли они со мной шутку!..

— Ну, ну, ну! — подгоняем мы замолчавшего Фишку. Фишка снова раскрывает рот и начинает уже несколько спокойнее:

— Ох и женушка!.. После свадьбы мы совсем неплохо жили. Как порядочной чете жить полагается. В долгу перед своей женой я как будто не оставался. Честное слово, отсохни мой язык, если вру! Ежедневно по утрам я, как полагается, отводил ее на место возле старого кладбища, где она обычно сидела на соломе и просила милостыню, причитая таким жалобным голосом, что всех за душу хватало. Несколько раз в день я приносил ей туда то горшочек супа, то горячую пышку, то соленый огурчик, то яблочко. На, мол, подкрепляйся! Человек сидит все время на одном месте, хлеб зарабатывает! Не раз, бывало, я просто так приходил проведать ее, посмотреть, как она себя чувствует, а заодно и, помочь ей справиться с выручкой: дать одному-другому сдачи с трех грошей, с алтына, напомнить ей о старых долгах, причитающихся с горожан, которые, проходя мимо, не расплатились тут же наличными, а пообещали отдать в другой раз, отогнать козу или корову, которым вздумалось, гуляя по улицам, выхватить из- под сиденья клок соломы. Перед осенними праздниками я водил ее за город, на кладбище, на большую ярмарку. Там она обделывала свои дела не хуже всякого рода служек, канторов, причетчиц, почтенных попрошаек, псаломщиков, благодетельниц, могильщиц, плакальщиц и иных слуг боговых. И доилась коровка, родные мои! На жизнь, что и говорить, хватало! Но когда человеку хорошо, ему хочется лучшего, когда имеешь хлеб, хочется пирога.