Фишка хромой

Я потерял всякое уважение к Ионтлу. Одесса его испортила, й мы с ним часто спорили. То, что, по его мнению, было хорошо, на мой взгляд, было плохо, а то, что, по-моему, было хорошо, не нравилось ему. Не могли мы, например, никак столковаться относительно большой синагоги, тамошнего кантора и раввина. Кантор, прости господи, носит какую-то хламиду, а богослужение совершает с хором! Добро бы он сам трудился, подпирал пальцем горло, держался за щеку, как наш кантор реб Рахмиел-плакса, ревел бы басом, потом срывался бы на фистулу, потом снова гудел бы басом, рубил бы слова, заливался, молил господа бога: «Отец родной! Батюшка наш! Горе мне!..», — вкладывал бы всю душу, истекал бы потом… Так нет же! Где там!

Сам кантор большую часть времени молчит, а чуть произнесет слово, певчие моментально его подхватывают, разжевывают, распевают на разные голоса, смешивают все в одну кучу, — и это у них называется петь хором! Никогда и не услышишь у них ни грустной, задушевной мелодии, ни чего-нибудь веселого. Ухватятся за строчку и возятся с ней без конца! А вдобавок — смешно, право! — носят на руках свитки торы и ходят с ними вокруг амвона… Слыханное ли дело, чтобы в субботу носили тору, как в кущи?! Вы, пожалуй, спросите: а что же смотрит раввин? Как может он допускать такие вещи? Так ведь то-то и досадно, что раввин заодно с ними, лезет еще вперед, тоже в какой-то пелерине, с холеной бородкой, и выглядит… Фи! Казалось бы, смотреть тошно? А вот Ионтлу нравится!

— Помилуй, — кричу я, — Ионтл, что с тобой случилось? С ума ты, что ли, спятил? Ведь ты бог знает до чего дошел! Черт возьми тебя совсем!

А он смотрит на меня с сияющей рожей, шмыгает носом и твердит свое:

— Фишка, ты глуп! Не понимаешь ты, что хорошо.

Вот и толкуй с ним! Когда я убедился, что это дело пропащее, что Ионтл упрям и ничего с ним не поделаешь, я дал себе слово больше об этом не говорить. По мне, пускай его Одесса хоть перевернется! Меня это больше не касается.

— Послушай! — сказал я однажды Ионтлу. — Спорить с тобой об одесских порядках я больше не желаю. Ты упрям, и мне тебя не убедить. Поговорим лучше о более существенном. Хочу с тобой посоветоваться: как мне быть, как добиться какого-нибудь толку? Хождение по миру мне здорово опротивело. И без меня нынче достаточно нищих, они налетают на дома как саранча и скоро наводнят весь мир. Хозяева дуются, кричат. Невыносимо! Хорошо бы иметь какой-нибудь заработок. Посоветуй, за что бы приняться?

— Ни конторы, ни мануфактурной лавки, — отвечал Ионтл, — ты, я полагаю, открывать не собираешься? Чем же ты хочешь заняться?

— Ты не шути, Ионтл! — сказал я. — Давай говорить серьезно. Разве, кроме контор и мануфактурных лавок, никаких других дел нет?

— Что ты! — ответил Ионтл. — Дел сколько угодно!

Можно, например, взять на откуп коробочный сбор, сделаться старостой какого-нибудь братства, попечителем благотворительных обществ, втереться в руководство городскими делами, примазаться к каким-либо важным шишкам, во все вмешиваться, всюду совать свой нос… Однако, брысь! Все это, Фишка, не про твою честь! Давай-ка перейдем к профессиям сортом пониже. А что, если, например, торговать старьем? Очень многие кормятся этим совсем недурно.

— Нет! — объяснил я ему. — Ведь старье надо покупать, латать… Для этого требуются деньги, да и понимать нужно кое-что в этом деле. Это для меня трудновато. Будь то глупские исподники, к примеру, так еще с полбеды. Подумаешь, важность какая, если они немного порваны или не так аккуратно заплатаны. Но за одесские подштанники меня просто страх берет. С ними церемониться надо! Они уважения требуют! Шутка ли! К ним и притронуться боязно!

— Если ты так боишься одесских подштанников, — сказал Ионтл, — торгуй луком, чесноком, лежалыми лимонами, апельсинами и тому подобным. Но имей в виду, что здесь принято запрячься в тачку и развозить ее по улицам, выкрикивая нараспев свой товар.

— Кричать-то я умею неплохо! — ответил я. — На это я мастер. Но запрягаться, как лошадь, и таскать тачку — это мне не по силам. И помимо всего вопрос опять-таки в деньгах. Откуда взять на это деньги?

— Послушай, Фишка! — серьезно заметил Ионтл. — Заработки без труда и без вложения капитала — это только те, о которых я тебе раньше говорил… Высшего сорта. Других я не знаю. Может быть, ты сам что-нибудь предложишь?

— Больше всего, — заявил я, — мне нравится баня. В глупской каменной бане, где я жил, мною были очень довольны. Для этого дела я годился. Если бы нэ моя злополучная женитьба, я бы там давно в люди вышел. Я бы уже высоко забрался. Если ты и в самом деле пользуешься уважением в Одессе, окажи мне такую услугу, дорогой Ионтл, помоги мне устроиться в какой- нибудь из здешних бань. Будь другом, Ионтл, покажи, что ты в силах сделать.

— Сейчас, Фишка, — улыбнулся Ионтл, — сейчас я тебе по этому поводу ничего не отвечу. Сходи, пожалуйста, и посмотри своими глазами здешние бани. А потом потолкуем.