Фишки нА стол!

Этот специалист по митингам был известен под кличкой Ватсон. Каждый раз, когда собирался или только планировался митинг или какое-нибудь подобное безобразие, он прибывал на место на своей машине, которую неизменно узнавали по номерам. Номера, конечно же, каждый раз менялись, но жуткие разводы от гаечного ключа на них из-за многократной перестановки бросались в глаза всем. Собравшихся милиционеров он, верный комитетовскому высокомерию, приветствовал иронически: "Привет, холмсы!" Естественно, ему отвечали: "Здравствуйте, Ватсон!"

Однажды демократы каким-то чудом смогли его провести. Ватсон определил, что митинг "СД" планируется на площади Маяковского. Своевременно ее оцепили, стянули соответствующие милицейские силы на случай, если митинг все же попытаются провести. Пришло время, но манифестантов не наблюдалось. Ватсон в раздражении вышагивал по площади, стараясь походить на штатского, но это у него плохо получалось, потому что на всей оцепленной площади он был один. А митинг тем временем шел на Пушкинской.

На сей раз вышел тоже в некотором роде конфуз. Стянутых сил оказалось явно больше, чем участников митинга. Вокруг оратора толпилось десятка два студентов, и еще примерно столько же стояло группками поодаль. От Большой Конторы кроме Ватсона с помощником присутствовал также Алексей Петрович, рядом с ним стоял командир взвода ОМОНа, а его бойцы ждали в автобусе в ста метрах от места митинга. Трое сыщиков, не считая самого Хусаинова, были в штатском и еще два сержанта в форме сидели на лавочке неподалеку. Разумеется, замполит Незлобин влез как дурак в самую гущу студентов и внимательно слушал оратора. Конечно же, приперся Крот со своими ребятами. Проректор по режиму невдалеке болтал о чем-то с секретарем парткома, а четверо их сотрудников, почтительно обступив, внимательно слушали руководство. Еще двух мужиков в строгих костюмах не удалось идентифицировать, раньше Хусаинов их не встречал. Комсомольское начальство старалось держаться поближе к партийному и в то же время не слишком дистанцироваться от основной массы студентов. Первого секретаря вузкома Слонова сопровождали четверо комсомольских деятелей, в их числе Костя Побелкин, который, заметив Крота, заскрипел зубами.

Хусаинов приметил даже появление Индуса — многократно судимого рецидивиста-карманника, лицо которого он хорошо помнил по ориентировкам МУРа. Этот щипач специализировался на массовых мероприятиях, а митингов сейчас проводилось предостаточно, и народ на них увлекался до такой степени, что Индус ходил по чужим карманам, как по своим собственным. Для него настали золотые времена. Более того, стало значительно безопасней. Скажем, в транспорте или на рынке в случае провала вор рисковал поплатиться собственной шкурой, и даже при задержании сыщиками граждане норовили устроить над ним самосуд. На митинге же расклад был совершенно иной. Стоило крикнуть что-нибудь о преследовании агентами КГБ, как возбужденная толпа бросалась на выручку и отбивала вора у оперативников[6].

Индус покрутился минуту и, видимо, не сочтя данное вече достойным своего внимания, исчез.

Едва подошли первые слушатели, на постамент памятника рядом с Ломоносовым вылез Гринберг. Яростно размахивая руками и поминутно рискуя свалиться, он начал речь. Руслан Аркадьевич то срывался на фальцет, заливая первые ряды слушателей потоками слюны, то понижал голос до интимного шепота. Хусаинов понимал лишь отдельные слова: "Мировое сообщество… тяжелая утрата… тоталитарный режим… чудовищное преступление… наглая провокация КГБ… мировое сообщество… борцов за права человека… преследования по убеждениям… присутствующие здесь осведомители… уедем все… не потерпим… массовые убийства свидетелей…"

Вскоре Гринберг пошел уже по третьему кругу и, видимо, поняв это, остановился. Митинг начал потихоньку рассасываться. Инцидентов не случилось. Хусаинов направился к отделению, вслед за ним пошли проректор и мужики в костюмах. До Хусаинова донеслись сказанные вполголоса слова кого-то из них: "Да сколько же с ними цацкаться будем, товарищ подполковник?!" В отличие от выступления Гринберга, эта речь звучала куда эмоциональнее.

Алексей Петрович выглядел довольным, и сыщики надеялись, что он на этом основании не станет докучать им своими дурацкими поручениями. Его пригласили в отделение на чашку кофе, хотя имелся в виду несколько иной напиток.

За стаканом Алексей Петрович ударился в воспоминания, припомнив далекие блаженные годы, когда он мог позволить себе несколько месяцев искать автора одной антисоветской листовки, поскольку за все это время ничего более значительного не случалось. И любого крикуна типа Гринберга турнули бы из Университета моментально и без оглядки на всякие там митинги да "голоса".