Фитиль для керосинки

-- Зовут? -- Переспросил дядя Сережа... -- Зачем тебе? Пусть он для тебя будет легендой... не все называть своими имена надо... ты ведь большой уже, Венька... Меньше знаешь, меньше сболтнешь... татар до сих пор в подозрении держат... вот как, брат!...-- Наверное, было уже очень поздно, когда он притянул к себе Веньку и продолжил:

-- Знаешь, то, что ты приехал, замечательно, только маму одну нельзя оставлять надолго -- она же одна там, а ты мужчина. На отца не обижайся -- он мужик настоящий, ты еще поймешь его, вот чуть повзрослеешь. А на мелкие вопросы, если я тебе отвечу -- это будут мои ответы, а ты свои найти должен. Для того и жизнь дана, чтобы самому на все вопросы ответить... только ты на нее не обижайся, на жизнь, а то неудачником станешь... погоди еще денек... а там у нас транспорт пойдет в центр -- вот и прокатишься! Не боишься летать-то? Эх, Венька, заживем мы еще, я верю! Или зря столько жертв было?! Заживем! Мы ж еще молодые, а?

В дорогу Венька получил мешок подарков --правда, он не знал, что в него положили. Дядя Сережа сказал пилоту: "Смирнов, доставишь парня по адресу и это прихвати," -- и протянул ему тяжеленный брезентовый мешок. Венька видел в круглый иллюминатор, как побежала назад земля, фигурки стремительно, как в ускоренном кино, исчезли, потом постройки аэродрома, деревья, потом все это мелькнуло внизу, моторы взревели, самолет заложил вираж, прошел полкруга и стал набирать высоту. Тогда будто все успокоилось, по-северному неторопливо поплыло куда-то назад, унося с собой много произошедшего в эти дни. Получалось так, что все это вместе с видимым внизу уплывает назад в память, а Венька вместе с этим самолетом летит вперед, как ему казалось, к чему-то очень хорошему и радостному. ГЛАВА XX. ПОРА

Ветреным майским днем Венька шел по улице Горького в Москве. Упругая волна толкала его в спину и под коленки, отчего ноги сами собой переступали быстрее. У кукольного театра он остановился и стал разглядывать афишу с негритенком. Раньше Венька редко бывал в городе, он существовал для него только как "Столица нашей Родины -- Москва". Теперь он все чаще сбегал сюда -ему было тесно в поселке, а здесь, казалось, не может быть всего того, что окружало его, как нет убогих палаточек у станции, одних и тех же лиц шпаны у кинотеатра, одних и тех же разговоров и страхов. Он чувствовал, что ему пора оторваться от этого самому. С тех пор, как он вернулся, многое для него переменилось, и, как он понимал, именно потому, что он сам этого хотел и приложил свои усилия. Он снова и снова возвращался к тем дням, когда ездил к дяде Сереже, и удивлялся, как же долго можно об этом вспоминать -- по времени во много много раз дольше, чем он там пробыл. А если рассказывать, то заняло бы много дней, такой важной и наполненной была каждая минута. Даже когда никто с ним не разговаривал, Венька впитывал в себя окружающее, совсем другой, простой уклад жизни -- он не понимал, что это так, а только чувствовал разницу в отношениях людей и мотивах поступков. Как дом, подумал Венка, оглядываясь. Вот построили этого громилу за один год, а люди в нем живут уже сто лет, может.

Было еще совсем рано, и ему казалось, неловко идти к Григоренко. Сегодня он предупредил маму, что едет к ее друзьям, и она безропотно отпустила, дав даже денег на дорогу, потому что понимала, что сына ей уже не удержать на месте. "Как быстро и сразу он повзрослел. -- Думала она. -- Наверное, не зря выбрано время для бармицве..." На самом деле Венька приехал сюда не затем, чтобы навестить друзей, и не праздно шататься -- он узнал, что сегодня уезжает Эсфирь и другие. Лизка говорила, что это точно. Почему они сами не едут, Венька спрашивать не стал. И вот он приехал пораньше, чтобы успеть забежать к Григоренко и тогда сказать матери правду, что был у них. Если бы она узнала настоящую цель его поездки, ни за что бы не пустила. Как-то раз он подслушал ее разговор на старой квартире у тетки, из которого выходило, что ехать провожать небезопасно для тех, кто здесь остается. Что синагогу никогда не восстановят, а бывать возле центральной не стоит, потому что там следят и сообщают "куда надо".

Венька, как все, понимал, что это значит. Но каждый понимал это по-своему. Ему было плевать. Он не хотел больше оглядываться -- он хотел в последний раз увидеть Эсфирь.