Фицджеральд

Как это часто бывает, нынешняя пассия Скотта была похожа на предыдущую — Шейла, правда, была куда более практичной, рациональной, энергичной и жизнестойкой, чем избалованная «в девичестве у маменьки» Зельда. «Она обеими ногами стоит на земле» — это про Шейлу Грэм, отвоевавшую себе место под солнцем — сначала лондонским, потом нью-йоркским, а следом и голливудским. Главное же, Шейла, в отличие от Зельды, была от Фицджеральда независима; зависел, если уж на то пошло, скорее он от нее. Зельда, несмотря на бесконечные скандалы и ссоры, ни разу не пыталась уйти от мужа, хотя «разыгрывала» уход частенько. Шейла же, когда переносить «фокусы» Фицджеральда становилось невмоготу, порывала с ним дважды. Ему, сильно потрепанному жизнью, пьющему, нездоровому человеку, повезло куда больше, чем ей. У Шейлы хороший характер, она покладиста, порядочна, заботлива, высоко, в отличие от Зельды, ценит талант своего друга, больше того — преклоняется перед ним. И, что тоже немаловажно, не имеет литературных амбиций. Не будет даже большим преувеличением сказать, что она вернет его к жизни. Готова будет оказать ему материальную помощь, когда осенью 1938 года контракт с «МГМ» будет расторгнут и он будет сидеть без гроша, с трудом сможет даже платить за школу, где учится Скотти, а также — доктору Кэрроллу за Зельду в «Хайленде»; в ссуде впервые в жизни откажет тогда даже безотказный Обер. На лето заберет его из Лос-Анджелеса на живописное побережье Малибу-Бич, где, согласно одному из биографических апокрифов, к ним летом 1939 года присоединился Хемингуэй и якобы читал Скотту вслух «По ком звонит колокол» — «too good to be true», как сказали бы англичане. В конце 1950-х напишет трогательную книжку «Любимый безбожник», которую потом, спустя лет двадцать, переиздаст под другим — и тоже броским — названием — «Истинный Скотт Фицджеральд. Двадцать лет спустя». «Истинный» — это чтобы читатель не верил досужим домыслам и сплетням, а доверился ей, Шейле Грэм.

В том, какую роль сыграла Шейла в жизни Скотта, отдавали себе отчет немногие, и среди этих немногих была Скотти. С Шейлой они были знакомы, переписывались, неоднократно встречались, когда дочь навещала в Голливуде отца. Шейла не раз становилась свидетельницей того, как Скотт учил Скотти, семнадцатилетнюю девушку, жить, читал ей мораль, воспитывал. Описывала в «Любимом безбожнике», как он пришел в какую-то совершенно неадекватную ярость, когда Скотти призналась ему однажды, что хочет писать. Заявил, как он в свое время заявлял Зельде: «Я не дам тебе торговать моим именем!» «Он больше походил на сурового директора школы, чем на любящего отца», — вспоминала потом Шейла, с которой у Скотти довольно быстро установились доверительные, можно даже сказать, дружеские отношения. Она не раз мирила отца с дочерью, защищала Скотти от далеко не всегда справедливых нападок Скотта, посылала ей свои туалеты, последнюю посылку отправила за час до смерти Фицджеральда. Когда Фицджеральд умрет, Скотти напишет Шейле удивительно теплое, не по годам мудрое письмо. Вот выдержки из него: «Я понимаю, это выгладит нелепо, но мне хотелось поблагодарить Вас за всё. Вы и только Вы скрасили последние годы жизни отца, и пусть эти слова послужат Вам утешением в Вашей утрате. Вы всегда были так добры к нему, да и ко мне тоже. Вы выручали его в очень многих случаях, терпели отца, тогда как любая другая бросила бы его, не задумываясь. Он часто мне говорил, как он предан Вам и как он Вас уважает». Даже если последняя фраза про преданность и уважение и написана в порыве чувства и действительности соответствует не вполне, согласитесь, не всякая дочь написала бы такое письмо любовнице своего отца. И Шейла дочернюю благодарность, безусловно, заслужила.

Отметим здесь, что хорошие отношения Шейла и Скотти сохранили и после смерти Фицджеральда. Они продолжали переписываться, в начале 1940-х годов встречались в Нью-Йорке, где Шейла подвизалась военным корреспондентом нескольких британских газет и брала интервью у американских политиков, а Скотти одно время работала в журнале «Тайм». При встрече Скотти забрасывала Шейлу вопросами, на которые у Шейлы вряд ли были ответы: «Будут ли отца помнить как писателя?»; «Почему он был с ней, Скотти, так строг и несправедлив?»; «Отчего отец пил?» Показателен для их дружеских отношений и эпизод середины 1970-х годов. Во время очередной премьеры «Великого Гэтсби» Скотти довольно резко отшила молоденькую корреспондентку Ассошиэйтед Пресс. Увидев Шейлу и Скотти, сидевших на премьере радом, девушка не скрыла своего удивления. «А почему бы, собственно, нам не быть друзьями? — в свою очередь удивилась Скотти, в то время уже пятидесятилетняя дама. — По существу, Шейла была мне второй матерью, она продлила жизнь моего отца. Я люблю ее».