Физическая невозможность смерти в сознании живущего. Игры бессмертных (сборник)

Я поставил на место аляповатый путеводитель и потянулся за соседним. Его солидный корешок обещал более серьезную информацию. Справа раздалось сухое покашливание, и я автоматически повернул голову. Возле соседнего стеллажа вполоборота стоял легко сутулившийся мужчина в добротном плаще. Что-то знакомое было в его фигуре. Мужчина еще раз кашлянул, повернулся и протянул руку за книгой. И, словно образ из полузабытого сна, передо мной мелькнуло лицо Катру.

Я резко повернулся к нему спиной, даже не успев подумать, зачем это делаю. Говорить мне с ним абсолютно не хотелось. Да и не о чем нам было говорить. Этот сладкоречивый педагог с чертами постаревшего Петрония вызывал у меня большее раздражение, чем Тесье. Тот, по крайней мере, никогда и не пытался продемонстрировать, что ведет со мной откровенную беседу. А этот только и делал, что имитировал доверительные отношения учителя с учеником. И использовал эти отношения в своих далеко не самых благородных целях.

Я пытался сосредоточиться на путеводителе, но воспоминания, вызванные этим кашляющим призраком из прошлого, настойчиво вторгались в мои мысли. Что же я помнил о своей жизни в этой гигантской колбе, имитирующей эксперимент. Ночной скандал, встречи с Мари, глупая попытка вызвать Эмиля на откровенность, другой скандал, после которого Катру с таким сочувствием просил не делать ошибок, игра в буриме, первая встреча с Третьим и Второй, разговор с Катру… Тот тщательно спланированный и подготовленный разговор, который вполне мог сделать мою жизнь мучением. Неизвестно, как бы я мог жить, если бы не подслушанная телефонная беседа.

Я вспомнил, как после возвращения, несмотря на хлопоты, связанные с обустройством новой жизни, подготовку к свадьбе, заботы о Мари, раз за разом возвращался к мыслям о смерти и той страшной западне, в которую едва не угодил. Главный вопрос, на который мне предстояло ответить, – как жить. Не зачем, не для чего, но как. Вопрос этот был слишком всеобъемлющим для хоть сколько-нибудь вразумительного ответа, но лучшей формулировки я не находил. Я не мог четко объяснить себе, почему он так сильно занимает меня, но мне казалось, что рано или поздно надо прийти к каким-то выводам.

К каким – я и сам не знал. Я садился, думал, вспоминал, нащупывал какие-то ответы, не имевшие ничего общего с вопросом. Иногда в размышления вторгались строчки Шеналя, его бескомпромиссное «то, чего ты не достигаешь, – это то, чего ты не можешь достичь». Но ясность не приходила. Был просто круговорот слов, штампов, абстрактных понятий. А понимания не было. Я только чувствовал, что ответ таится где-то между моим странным опытом, когда мне чудился бледный всадник, и той ночной беседой с Катру Он был на полпути между страхом смерти и той фантасмагорией, которая была еще страшнее, чем смерть.

«Нельзя бояться, – думал я. – Нельзя. Но почему нельзя? И как избавиться от этого страха? Когда я был Пятым, меня учили, что мое бессмертие не должно быть чем-то заслуживающим внимания. Не есть ли это ответ на вопрос? Пятому не было интересно собственное бессмертие, значит, меня не должно волновать то, что я смертен? Смерть – атрибут жизни… Поймите, это не теорема, это – аксиома… Аксиомы не доказывают, их принимают на веру. Их невозможно опровергнуть, и поэтому они неинтересны по определению. И следовательно, над ними не размышляют». Но эти сухие рассуждения оставались не более чем занимательными логическими упражнениями. А понимания все не было.

Я так и не смог прийти к каким-то выводам до тех пор, пока не родилась Люси. Впрочем, нет, это произошло не тогда, когда она родилась, а значительно позже, когда она стала узнавать меня. Глядя на то, как этот еще недавно не существовавший человечек расплывается в улыбке при виде меня и радостно трясет погремушкой, я ощутил новое, еще неясное для себя чувство. А несколько дней спустя это помогло мне найти ответ. Правда, когда я попытался изложить свои новые взгляды деду Мари, этот образованнейший и интереснейший старик, с которым я часто вступал в споры, усмехнулся и выразил надежду на то, что я сохраню приверженность подобным взглядам в его возрасте. Но его скептицизм ничего не изменил.

Я захлопнул путеводитель и, надеясь остаться незамеченным, двинулся к проходу. К сожалению, попытка не удалась. Услышав мои шаги, Катру поднял голову, кинул на меня беглый взгляд и тут же просиял.

– Здравствуйте, – радостно сказал он, когда я подошел поближе.

– Добрый день, – отозвался я, чувствуя, что мой тон на порядок холоднее его.

– Вы… – Он был в явном замешательстве.

Было видно, что он не знает, с кем из Пятых имеет дело.

– Андре Рокруа, – все так же холодно сказал я, желая поскорее закончить беседу. – А вы Луи Катру.

– Да-да, конечно, – обрадовался он. – Теперь я вас узнал.