Физик на войне

И вот лето 42-го. После неудачного наступления на Харьков мы опять отступаем. Движемся днем и ночью. Вдруг оказывается, что впереди дорогу перерезали немцы. Остался узкий проход сбоку, который завтра, наверное, совсем закроется. Полк поворачивает туда. И тут выясняется, что батарея Холода (он уже комбат!) где-то затерялась. Со своими разведчиками на полуторке отправляюсь на поиски.

Теплая украинская ночь. Одурманивающий аромат степных трав. К лунному свету добавляются зарева пожарищ, вспышки сигнальных и осветительных ракет, пунктиры трассирующих пуль в небе. Феерическое зрелище. В другое время так бы и любовался всем этим. Однако надо же быстрее найти заблудившуюся батарею. Слава Богу, теперь мы можем ехать с включенными фарами на полной, насколько позволяют проселочные дороги, скорости. Наконец-то, нашлись. Ничего не подозревая, движутся прямо в лапы к немцам. Останавливаю колонну. Впереди Алеши нет. Говорят он сзади, на прицепе для боеприпасов. Вот тебе и на! Неужели спит, когда в любой момент всего можно ожидать? Нет, совсем не то. Оказывается, он там с Олей. Она теперь медсестра в его батарее. Все-таки прорвалась любовь. Может быть, в самый неподходящий момент. И ей совсем нет дела до того, что творится вокруг. Разве только то, что ночь хороша. Алеши не видно. Значит ему даже не пришло в голову поинтересоваться, почему остановилась колонна. С трудом докрикиваюсь до него. Появляется из-за борта его, смущенно улыбающееся лицо. Оля не возникает. Объясняю в чем дело. Чувствую, что до него все это мало доходит. В конце концов, он говорит: «Олег, будь другом, объясни им, пожалуйста, сам, как надо ехать. Мне что-то не хочется вылазить». И опять скрывается за бортом. И вскоре — Сталинград. Сплошная мясорубка. В минометном подразделении по соседству повыбивало всех командиров. Просят временно поделиться кем-нибудь из наших. И именно хорошо соображающего Алексея, может быть, еще и потому, что он всегда безотказен, направляют туда. Он быстро овладел минометной наукой. В обычных условиях, наверное, на это потребовались бы месяцы. Шуму и грохоту на передовой предостаточно. А тут еще минометы рядом. По телевизору, вероятно, все видели, как минометчики закрывают уши руками при выстреле. Не знаю уж почему — то ли неплотно закрывал уши, то ли вообще не до того было, но когда он вернулся, оказалось, что он плохо слышит. Самолеты непрерывно над нами кружат, но на них не обращают внимания. Это ставший привычным фон. Только, когда слышишь близкий вой летящих к тебе бомб, надо реагировать — бросаться на землю. Алеша из-за своей глухоты чуть-чуть запоздал и осколок угодил ему в живот. По тем временам, когда еще не было пенициллина, это практически означало, что фатальный исход предрешен.

Помню лежащего на койке с посеревшим лицом Алешу, Олю, склонившуюся над ним. Алеша слабым голосом жалуется на то, что немеют ноги. Оля делает укол и впрыскивает очередную порцию какого-то снадобья. Безнадежные попытки что-либо сделать. Два или три дня — и Алеши больше нет. Остался только в нашей памяти. Как и Оля рядом с ним. Короткая любовь, недолгое счастье. Лишь память надолго. Да и то пока мы живы.

Через несколько месяцев погиб еще один мой хороший товарищ, Лева Фридман. Он служил начальником связи того же дивизиона, где я был тогда начальником разведки, и мы много общались. Он из Днепропетровска, участвовал в его обороне и немало рассказал интересного. После неудачных попыток сдержать прорвавшегося там противника его подразделение оказалось отрезанным от своих. Пришлось долго выбираться из окружения. Чтобы скрыть свою неприемлемую для немцев национальность, Фридман завел усики и стал выдавать себя за грузина. Нужно было опасаться и своих.

Погиб он под Ростовом, когда мы попали под целенаправленную бомбежку. Единственной заметной с воздуха мишенью была наша машина, одиноко стоявшая на заснеженном берегу Дона. К ней и устремились появившиеся Ю-87. Все мы бросились на землю и уцелели. А он один остался стоять, наблюдая как те пикируют. Может быть, рассчитывал, что удастся увернуться. Машина практически не пострадала. Всего лишь один единственный осколок пробил фанерные стенки кузова. И это на двенадцать-то бомбардировщиков, хваленых, пикирующих! Да притом еще один из них был подбит и пилот вынужден был посадить его рядом с нами на поле. Но тот же злополучный осколок угодил Леве в голову.

Немало друзей погибло. А Толя Танатар, мой бывший партнер по волейболу, в самом начале войны попал в плен. Он был командиром взвода управления. Похоже, не освоился еще со строгими фронтовыми требованиями и не организовал как следует наблюдение и вообще службу на НП. Немцы на бронетранспортере неожиданно подъехали к ним и всех забрали. Потом оттуда пытались вызвать нас по радио. Отвечать было запрещено.