Физик Славик

Дальше — больше. Последующие занятия лишь усугубили нашу уверенность в редкостной некомпетентности нового препода в своем предмете. В теории-то он еще кое-что смыслил, а вот когда дело доходило до задач, все сверялся с так называемым решебником (весьма полезная вещь, только что же это за учитель со «шпорами»?). Был случай, когда Путивлев у доски взялся за задачу каким-то нестандартным способом, так физик прямо вознегодовал: эдак, мол, нельзя! Валентин спрашивает, почему именно, а Лужкин риторически:

— Потому что я так говорю.

— Алогично звучит, — не соглашается наш доморощенный академик.

— Сейчас будет в высшей степени логично, — напыщенно пообещал Славик и для убедительности вкатил дискуссионеру «пару».

Валентин зло сузил глаза и глубоко вздохнул, собираясь что-то сказать. Но — передумал и молча покинул класс, невзирая на вопли «логика».

Одноклассник прямым ходом направился в кабинет Шпажника. Через несколько минут туда, прямо с урока, как сорняк с грядки, выдернули физика. Однако на директорской разборке ему лишь слегка попеняли за «непредоставление возможности обучающимся активизации самостоятельного мышления», а основных собак спустили на Путивлева, открыто заявившего, что Лужкин, как профессионал, — ноль круглый и квадратный. «Учительский авторитет ронять?!» «Устои школы подрывать?!» Ну и так далее, в тональности: «В твои лета не должно сметь свое суждение иметь!» Мужик потом дико возмущался, что за б…ство в родной школе творится: насилком дурака слушать заставляют!

— Да я б на его занятия вообще б не ходил! Куда лучше было бы!

А потом Асмолов выкинул очередной фортель: на перемене, перед уроком физики, в кафедру, стоящую меж классной доской и преподавательским столом, запрятал раскрытый на нужной теме учебник. Когда же занятие началось — небывалый случай! — сам вызвался отвечать. У Лужкина чуть челюсть не отвалилась, но Валерку послушать он все же решился.

Двоечник резво промаршировал к доске и начал бойко считывать текст заданной темы с книжных страниц. Шпарил слово в слово, что и подкузьмило: преподаватель услышал сдавленные смешки, почувствовал неладное за спиной. Повернулся к отвечающему, тяжелым взглядом в него уперся… Смола сделал вид, будто запамятовал какой-то тезис и закатил глаза к потолку, мыча и повторяя: «Ну, это самое… Сейчас, сейчас…»

Физик развернулся лицом к классу — Валерка вновь затараторил: ни дать ни взять, прямо автор учебника. Тут Славик и рванулся за кафедру. Углядел книгу, торжествующе схватил ее — Асмолов вцепился в том с другой стороны. С минуту перед нашими восторженными взорами шла отчаянная борьба, и все же в итоге молодость победила и спрятала отвоеванное пособие за спину.

— Отдай! Отдай! — суетился и подпрыгивал преподаватель перед разоблаченным, размахивая руками.

— Не отдам! — ухмылялся победитель рукопашной схватки на все свои великолепные зубы.

— Ах, так? Ну, так! «Кол» тебе! Слышишь? «Единица»! — и физик помчался к журналу. — А теперь — вон из класса! Вон! Вон!! Вон!!!

— Я-то уйду, — моментально посерьезнел Валерка. — Только это ничего не меняет. В смысле, что ты сам (Асмолов тогда впервые при всех назвал горе-препода на «ты») в физике профан: в кармане диплом, а в голове — лом. И попробуй только к вечеру «кол» на «четверку» не исправить — пасть порву, моргалы выколю!

Лужкин застыл возле учительского стола, сжав кулаки и с побагровевшей на глазах физиономией. Ненарушаемая тишина гнетуще повисла над классом. Нам уж вовсе не было смешно: одноклассник явно перегнул палку. Такого могли и не простить: выпрут из школы, за милую душу. А из-за чего? Сам с поличным влетел, так какой смысл был грозиться?..

…Действительно, на педсовете Валерке пришлось туго. Родители его, вдвоем, тоже присутствовали, многочисленные претензии выслушивали. Правда, мать Асмолова — женщина дородная и почти такого же роста, как и сын, прозванная на улице Гренадером — тоже не молчала, громогласно утверждая, что по-правильному Лужкина бы надо вместе с нами за парту усадить. Ну, да то был больше разговор «в пользу бедных». Хотя, надо заметить, Физик Славик — дошли до нас слухи — к тому времени уже приобрел среди коллег далеко не лучшую репутацию. Особенно его не жаловал Раскладной, который как-то присутствовал у него на занятиях в нашем классе и «предъяв» потом Лужкину, по профпригодности, немало накидал.

Словом, Асмолова отстояли. А сам Валерка в нашем тесном кругу потом клятвенно забожился: мол, первое, что он сделает после получения аттестата зрелости и школьной характеристики — это хорошенько запрячет их, а вторым номером при всех плюнет физику в морду.

— Напрасно хлеборезку раскрываешь, — пытался урезонить приятеля Путивлев. — Не забывай: прокололся-то ты с учебником по собственной дури и наивняку… Так не целовать же тебя за это пониже спины, или ты как хотел?

— А-а-а… Да пошел бы он, знаешь куда? — и Валерка уточнил, куда именно, активно привлекая в речь ненормативную лексику.

— Будь моя воля — я б его «в ту степь» давно отправил, — резюмировал Данченко.