Физика и музыка

Зарипов останавливает машину и заказывает еще один вальс. Все в порядке. Через положенное число секунд у него в руках третий рулончик с зашифрованным в столбиках пятизначных чисел вальсом машинного изготовления. А когда он опять пробует заказать «Уралу» марш, повторяется нелепый «бунт».

«Что за притча? — мучительно думает Зарипов. — Почему «Урал» обуяла ненависть к маршам?»

Буквально за день до отъезда из Москвы причина «каприза» машины отыскалась. Оказывается, переписывая программу, Рудольф в одном месте ошибся—вместо числа «1777» поставил «1177». Это и спутало исполнительный кибернетический механизм.

В последний вечер «Урал» сочинял только марши. Вплотную сесть за расшифровку машинных композиций Зарипову удалось лишь дома, в Ростове. И некоторые мелодии ему явно понравились. Конечно, им было очень далеко до «Подмосковных вечеров». «Но ведь это первые из первых машинных мелодий!» — думал Рудольф. А один из маршей ему так полюбился, что целую неделю не выходил из головы.

Спустя год на страницах «Докладов Академии наук СССР», в разделе «Кибернетика и теория регулирования», появилась публикация Зарипова под заглавием «Об алгоритмическом описании процесса сочинения музыки». Представил ее известный ученый академик Соболев. Наверное, впервые за свое существование самый маститый из всех наших научных журналов напечатал несколько нотных строк. И они были рождены не живым порывом человеческого вдохновения, а научным знанием, вложенным в машину, и стремительным каскадом автоматических электронных всплесков. Позднее, в популярной статье, опубликованной журналом «Знание — сила», Зарипов назвал эти мелодии «Уральскими напевами».

И РОБОТ БУДЕТ СЛУЖИТЬ

Теперь, после опытов Зарипова, мы вправе с большим уважением посмотреть на кибернетических роботов-композиторов. Как-никак, но они научились не только плагиату и жульническому лженоваторству полоумных модернистов, но и аккуратной гармонизации и даже составлению сносных мелодий.

А раз так, то у читателя, верно, готов сорваться с уст каверзный вопрос:

— Что ж, значит, машина-композитор когда-нибудь будет в состоянии заменить человека-композитора?

Смотря какого.

Музыкальных шарлатанов, которыми на Западе хоть пруд пруди, машина в состояний заменить хоть сегодня. И пользы от такой замены не будет ни на йоту.

Ну, а как с перспективами машинного сочинения настоящей, большой музыки?

До этого еще не близко.

Может быть, в далеком будущем, проделав колоссальный исследовательский труд, удастся вкладывать в машину сложнейшие алгоритмы и учить ее конструировать музыку примерно так, как создавали ее когда-то тот же Палестрина, или Бах, или Моцарт.

Даже в наши дни некоторые инженеры (не музыканты!) предлагают такое: заставить машину переводить литературное произведение на... «музыкальный язык». Скажем, привести «литературный алгоритм» Пушкина в соответствие с «музыкальным алгоритмом» Чайковского, найдя их с помощью машины, и заново превратить «Евгения Онегина» из поэмы в оперу! Под грустные стихи машина, подражая знаменитому музыканту, напишет грустные мелодии, под бодрые и шутливые места текста автоматически сконструируются веселые напевы и созвучия. Фантастика, бред, да? Кто знает! Инженеры-кибернетики об этом говорят без тени улыбки. И всерьез предполагают таким способом «продлевать творческую жизнь» известных композиторов. Если бы Чайковский не успел написать музыку к «Пиковой даме», машина-де сделала бы это «в стиле Чайковского». Точно так же она могла бы «писать как Чайковский». новые оперы, концерты, симфонии на какие угодно другие поэмы, повести, романы.

Что и говорить, исполнение такого замысла было бы громадным научным успехом. Даже частичная удача, даже небольшая «похожесть» машинной музыки на ту или иную человеческую, взятую за образец, значили бы, что наука достаточно глубоко раскрыла творческую систему того или иного композитора (кстати сказать, и работу по разгадке этой системы, по приготовлению алгоритма, можно было бы поручить машине). Однако и этот немыслимо сложный эксперимент едва ли приобрел бы музыкальную ценность.

Есть нечто сокровенное, в чем машина органически не способна подняться до уровня своего творца, и по той простой причине, что в человеческом существе далеко не все исчерпывается голой кибернетикой, пусть даже архисовершенной. Ведь такая машина— только робот, устройство, по самой сути своей подчиненное людям.

Нет, подлинный художник каждое новое свое произведение создал бы не так, как блестяще «обученный» механизм. Ибо человеку доступно то, чего не знает самая совершенная машина, — чувство. Ибо человеческое горе, радость, смех, любовь — достояние только людей. Ибо человек — это вечно меняющаяся капля, отражающая в себе вечно меняющуюся бесконечность мира.