Кому не ведомы сокровища былого и радость собственных воспоминаний, тот лишен навсегда одного из самых светлых наслаждений, способных потрясти нравственное существо человека до самого его основания. Самые мелкие радости жизни разукрашиваются и возвышаются в глазах наших, переходя в тот мир воспоминаний, где фантазия облекает все блестящим своим плащом. Это таинственное явление доступно наблюдению каждого человека. Иные наслаждения, едва замеченные нами в действительной жизни, воскресают в воображении со всей прелестью воспоминания. И, наконец, даже жесточайшие страдания наши, когда их приходится выгребать из колеи, давно уже нами забытой, и когда они уже достаточно окаменели от иссушающего действия времени, могут возбуждать в нас при воспоминании впечатления грусти, не лишенной сладостного чувства. Ученый наставник мой, профессор Пиньяка, говаривал, что, перелистывая воспоминания былого, он живее ощущает впечатление пережитых им страданий, чем впечатление радостей данной минуты. Но это – факт исключительный, встречающийся у немногих личностей. Все, прошедшее через горнило пространства и времени, очищается и украшается в глазах наших; усопшие кажутся нам краше живых, образы отдаленного приятнее того, что доступно и близко; все, перешедшее в область истории, кажется нам поэтичнее современного. Память сохраняет нам лишь весьма неясные очертания былого, и фантазия, пополняя пустоту, покрывает полустертые временем абрисы лучшими из украшений своих. С другой стороны, все трепетно-неопределенное, все угадываемое, а не очевидное, получает в наших глазах особую привлекательность. Да и самое наслаждение составляет, может статься, только ряд трепетных колебаний…
Наслаждения памяти весьма способствуют улучшению в нас этой способности. Злоупотребления же его иссушают в нас способность умственного производства, скучивая в кладовой мышления такой излишек материала, который не оставляет в ней свободным ни одного сантиметра пространства для работы мысли.
Бывают среди нас ученые, никогда не подумавшие ни о чем, что не было бы ими где-либо вычитано. Но и подобные личности не бесполезны для общества, если только они умеют извлекать из материала, ими поглощаемого, достаточное количество желудочного сока. Желудок их, однако, не выносит иной раз количество задаваемой ему работы, и они не раз и не два торжественно заболевают явным несварением пищи – болезнью, от которой излечить их не оказывается никакой возможности.
Наслаждения памяти бывают всегда обусловлены степенью ее вместимости; человек зрелого возраста ощущает их живее, чем юноша или отрок. Перебирая собственные воспоминания и наслаждаясь ими, мы оживляем в себе способность к фантазии и вместе с тем воспитываем в себе то поклонение пришедшему, которое всегда бывает принадлежностью умов изящно-утонченных и благородных. Но эти же самые наслаждения могут, однако, существовать и в связи с эгоизмом самого отвратительного свойства, так как живость впечатлений наших зависит более от умственного развития, чем от изящества сердечных чувств. Наслаждаться сокровищем памяти долженствовали бы всего сильнее старцы, так как они, несомненно обладают более обильным запасом воспоминаний. Случается и обратное: юноши, располагая более пылкой фантазией, нередко наслаждаются прелестью воспоминаний своего еще недавнего прошлого.
Глава VI. О наслаждениях фантазии
«Кто дает мне могучее слово», способное изобразить наслаждения, которыми фантазия дарит избранников, осчастливленных ее постоянным сожительством? Но нет возможности достойно описать заманчивую прелесть этой владелицы человеческого мышления, способной слиться со всеми элементами нравственного мира. Присутствие ее ощущается всегда и везде, и потому люди не в силах бывают определить нравственной ее индивидуальности. Я, со своей стороны, отказываюсь определять суть фантазии; значение самого слова не подлежит спору; определить же природу ее невозможно, т. е. мы не в силах решить с некоторой достоверностью, образует ли она отдельное, первобытное свойство природы нашей, или составляет только момент или форму мышления. Наслаждения, ей доставляемые, носят, однако, столь характерный отпечаток, что вполне заслуживают отдельного описания.