Главное и постоянное различие состоит в порядке распределения наслаждений между полами, т. е. в отдельной для каждого области аффектов и умственных способностей. Мужчина наслаждается сильнее всеми аффектами, группирующимися около первого лица, а также и всей массой умственных наслаждений; женщине же предоставлена вся сладость истинного чувства, проистекающего из глубины сердца и постоянно ищущего себе точки опоры в окружающих, в сочувственном сердце другого лица. На небосклоне мужских наслаждений сияют, как солнце, все радости борьбы и честолюбия, меньшими же светилами являются здесь радости дружбы и любви, наслаждения умственного труда и вкусовые ощущения. На небесах женщины, как при рассвете дня, так и при его закате, обусловливая там свет и тьму, блестят созвездия любви и материнских чувств, бросая только свой отблеск на второстепенные малые планеты наслаждений, осязания и сердечных чувств приязни. Случается, весьма редко, чтобы кругозор мужчины или женщины мог обнять сразу обе обозначенные гемисферы. Мужчина в подобном случае, оборвав все лавры славы, вспоминает, что и ему дано сердце, и начинает любить со всем пламенем великодушной страсти. Женщина же, случается, не переставая быть подругой и матерью, обвивает себе голову бессмертным венком, купленным ценой напряжения ее умственных сил. Но весьма редко бывают подобные проявления умственного и нравственного превосходства как с той, так и с другой стороны; и в жизни каждого человека почти всегда замечается преобладание одного или другого порядка наслаждений. Когда же одна и та же личность обнимает обе сферы, тогда, по большей части, одна из них согрета яркими лучами жгучего солнца, другая же едва освещена холодным лунным светом.
После влияния особенностей пола всего сильнее действуют на образ и меру человеческих наслаждений условия прирожденного ему организма. Здесь уже нет места ни объяснениям, ни спору. Повсеместная чувствительность, отличная в каждом индивидууме, делает его более или менее способным к восприятию ощущений; преобладание же одного чувства над другим развивает в человеке потребности, удовлетворение которых и составляет наслаждение.
Многие делаются в этом отношении настоящими мономаньяками. Чем более упражняется отличительное свойство организма (а, следовательно, и отучающее ему наслаждение), тем более обусловливается и растет специальность человека, так что в конце концов он делается уже нечувствительным к тем наслаждениям, которыми он пренебрег ради предавания себя вполне излюбленному наслаждению. Мономания доводит иной раз до того, что человек, ей отдавшийся, начинает ненавидеть великое наслаждение, хотя и вполне безвинное, но не входящее в цикл обычных ему удовольствий.
Большинство людей бывает одарено вообще всеми способностями, но так, чтобы ни одна из них не могла стать преобладающим свойством человека; вот почему обыденные в мире удовольствия сводятся к общему мерилу посредственности.
Люди редко бывают озабочены отыскиванием формулы наслаждений, отвечающих их личным потребностям: они зачастую берут у фармацевта дозу наслаждения, заготовленную для общего употребления. Некоторые, наоборот, доходят до смешной изысканности при выборе все же безразличного для них наслаждения, решившись наслаждаться по рецепту той или другой литературной знаменитости прошедших времен. В свое время, быть может, рецепт как нельзя лучше отвечал потребностям эксцентрично устроенного желудка, но в настоящие дни он оказывается вполне несовременным, и вот мнимо наслаждающемуся приходится улыбаться среди мучений удовольствия, не отвечающего личным его потребностям и действующего на него как отрава. Это, разумеется, случай исключительный, общественное же мнение вообще, шарлатанствуя по-своему, сходно продает пошлым людям известные рецепты удовольствий, приноровленные к спросу текущего времени.
Хотя мерило наслаждений и приблизительно установлено полом и условиями человеческой организации, мерило это подвержено, однако, бесчисленным модификациям, совершающимся в нас во время жизненного пути.
Мы начинаем наслаждаться чувствами своими с первых дней нашей жизни, но, при тогдашнем бессилии внимающей способности, ощущаем их весьма слабо. Память не в силах привести нам ни одного яркого ощущения, поразившего нас в эти первые времена жизни; но, тем не менее мы, не можем сомневаться в том, что они и существовали, и так или иначе выражались во времена первой юности.
Не умея еще улыбаться, младенец выражает, однако, при сосании свою радость и свое благосостояние спокойным складом очертаний, хорошо известным каждой матери. Двигаясь вперед по жизненному пути своему, человек-младенец наслаждается все более и более, но в это время он все еще находится на одном уровне с животными, которые могут чувствовать наслаждение, не умея составить себе понятия ни об одном сладостном чувстве.