Физиология наслаждений

Многие предметы возбуждают в нас своими физическими и математическими свойствами внезапную и примитивную идею, становящуюся источником удовольствия. Симметрия и пропорциональность внушают идею порядка и спокойствия, и мы с истинным благодушием останавливаем на них наши взгляды. Вид беспорядка и сумятицы, представляя глазам нашим нечто смешное и забавляя нас контрастом между виденным и типом совершенства, сохраняемым в глубине души каждого, внушает нам ужас, не лишенный и некоторой приятности. Описание смешного найдет себе место в отделе анализа тех умственных удовольствий, к которым оно принадлежит. Что касается впечатления красоты, порождаемое иной раз недостатком симметрии или порядка, то источник его можно только предугадывать, определить же его нет возможности. Оно поражает, быть может, резким неподчинением существующим правилам; оно нравится, может статься, смелостью своего проявления в природе или искусстве, а смелость и сила во всех своих формах всегда имеют в себе нечто грандиозное. Беспорядок в распределении неодушевленных предметов нравится нам преимущественно тогда, когда он сопровождается движением, так как вид движения среди хаотического беспорядка представляет некоторое подобие жизни. Как бы там ни было, но традиционный беспорядок съестной лавки влечет к себе сильнее, чем упорядоченное раздавание хлеба в булочной. Величественный хаос ревущего у ног наших океана – более великолепное зрелище, чем вид стоячей воды пруда.

Необъятность некоторых предметов внушает мысль о величии мироздания и о собственной нашей ничтожности; контраст этот бывает приятен нам, когда он усложняется мыслью о том, что мы, создания малые, можем, однако, обнять зрением своим неизмеримый горизонт видимого. Обозревая с морского берега громадное протяжение вод и видя как небосклон сливается с ним в туманной дали, мы наслаждаемся верным подобием «бесконечного». Блуждая удивленными очами по необозримому вместилищу вод, мы ищем грань или твердую точку, на которой могли бы остановить усталый взгляд. И вот среди этой необъятной пустоты, смутившей было наши обычные понятия, появляется парус далекой лодки или корабля, призывая нас вновь к ощущениям жизни и радуя нас двойным наслаждением: подобием бесконечного и симпатией к появившемуся среди моря живому существу. Это – основные элементы удовольствий, испытываемых при виде моря; эти ощущения могут служить базисом для построения великолепных сочетаний радостей ума и сердца.

«Крайне малое» тоже внушает мысль о бесконечном, так как малый мир не имеет видимых пределов, как и само небо. Удовольствия, испытываемые в этом направлении, составляют главную прелесть микроскопических изысканий. Действительно, странно пристрастие наше ко всему крошечному. К нему, по-видимому, присоединяются в уме нашем идея слабости и желание взять его под свою защиту и охрану даже тогда, когда предмет неодушевлен. «Крошечное» внушает желание овладеть им хотя бы на минуту; мы охотно берем его в руки и, рассматривая с интересом, невольно складываем черты лица в некоторое выражение симпатии и сочувствия. Это странное удовольствие проявляется в нас тогда только, когда предмет имеет настолько определенный вид, что составляет сам по себе обособленность. Угловатый осколок скалы, как бы ни был он мал, не возбуждает в нас того же чувства, как круглый и гладкий камушек. Обрывок пера или пушинка вовсе не производят в нас впечатления цельного пера. К подобным удовольствиям (разумеется весьма ничтожным) присоединяется иногда и приятность осязания.

Движение способствует удовольствию зрения многими из своих элементов. Будучи существенным симптомом жизненности, оно прежде всего напоминает собою симпатию ко всему одушевленному. Когда напряженное движение бывает следствием человеческой изобретательности, то мы радуемся ему как проявлению общей нам физической или нравственной силы. Когда же, наоборот, движение естественно, тогда оно внушает нам мысли более скромные и изящные, исключая те случаи, когда нам самим удалось отыскать движение там, где оно не бросалось в глаза.