Физиология наслаждений

В состоянии совершенного покоя или нервной апатии малейшее усугубление ощущения может уже составить удовольствие, и наоборот, т. е. когда чувство уже находится в состоянии нервной напряженности, тогда для произведения приятного чувства потребна бывает крайняя интенсивность ощущения. Если бы мы пребывали в мире вечной гармонии, то только дивная или сверхъестественная музыка могла бы доставить нам наслаждение; точно так же и наслаждения зрением перестали бы существовать для нас, если бы сразу могли быть представлены взорам нашим все предметы мира сего. Когда же, напротив, чувство поражено в нас до боли, самое прекращение страдания составляет уже благо, тождественное с наслаждением.

Глава XI. О физиологических наслаждениях, доставляемых чувством обладания собственностью

Хотя некоторые философы, слепившие себе идею о человеке в глубине собственных мозгов, и хотели уверить нас в том, что чувство собственности не свойственно человеку и что оно составляет в нас одно из жалких произведений цивилизации, слова «моё» и «твоё» имели, однако, громадное значение на языках всего мира, и физиология их разнообразных применений могла бы стать историей всего человечества. Младенец, едва совладавший с произношением полудюжины слов, ухватывается за конфетку, защищает ее от шутливых нападений и кричит, заливаясь слезами: «Моё!» Во всем мире толпятся люди, желающие распространить на возможно большее количество земных благ все то же заветное слово «моё»! Сколько уловок и тайн сокрыто в спряжении грозного глагола «имею». Отнимите у мира идею собственности – и все узы общественности впадут в презрение. Попробуйте осуществить утопию коммунизма, и люди, любящие и уважающие друг друга, уподобятся стае волков, раздирающих друг друга над окровавленной добычей. К счастью, бред философов способен привести в исступление только незначительную долю людей, но он не в силах ни пошатнуть вечных законов естества, ни остановить ход нравственного мира. Если дикари еще не ведают разницы между глаголами «приобрести» и «украсть», если они все еще бродят по лесным чащам без приюта и без собственного жилища, то все же они знают в совершенстве употребление слов «моё» и «твоё», и каждый из них прекрасно умеет заметить свою собственность, лишь только задумает грубый товарищ выхватить из рук его плод, поднесенный им к зубам. Да ежели бы и существовало на земле племя, в словаре которого не оказалось бы этих слов, то идея собственности все же присуща им, хотя бы еще в неясной и неопределившейся форме. И петух, защищающий сераль свой от нападений соперника, чувствует уже, быть может, по-своему, что «моё» и что «твоё», не умея, разумеется, составить себе отвлеченного о них понятия.

Чувство собственности понуждает нас к отыскиванию, награждая нас за труды сознанием имения. Но физиологический аффект удовлетворяется в нас только тогда, когда к собственности присоединяется еще право обладать ей и когда мы можем заявить права свои перед лицом остальных людей. Тогда, при помощи этого последнего слова, мы налагаем как бы невидимую печать свою на предмет, становящийся нам с этой поры дорогим и любезным. Свойство нашей личности как бы переходит на вещь, нам принадлежащую, и она начинает уже блистать в глазах наших отражением нашего собственного «Я», сияя восхитительным и сладостным для нас светом. Каждый из нас может легко сопоставить впечатление, производимое на нас видом чужой собственности и взглядом на предмет, нам принадлежащий. В первом случае мы рассматриваем (иногда и не без пожеланий), во втором же случае мы созерцаем с теплым чувством, доходящим до аффекта привязанности и любви.

Простейшее наслаждение чувством собственности состоит в обращении внимания на то, что уже принадлежало нам в силу наследия, еще тогда, быть может, когда мы еще не могли иметь понятия о подобном аффекте. Тогда мы утешаемся сознанием богатства, обозревая довольным взором более или менее обширную часть кругозора нашего, наслаждения собственностью весьма бледны и холодны в подобном случае, так как им не могли предшествовать пожелания, и мы были уже собственниками, не сознав еще себя людьми. Глагол «иметь» доставляет всего более радостей человеку, когда, по более естественному порядку вещей, ему предшествовали времена усилий и домогательств, и степень наслаждения собственностью всегда более отвечает степени предварительных пожеланий, чем действительной стоимости предмета.

Библиоман, отыскивавший в продолжение долгих лет редкий недостающий его библиотеке экземпляр и завидевший его на запыленной полке антиквара, испытывает радость более жгучего свойства, чем тот монарх, который, позевывая от скуки, получает известие, что где-то вдалеке войска его обогатили его владения новой обширной областью. Удовольствия самолюбия присоединяются нередко к сознанию собственности, и мы охотно показываем знакомым вещи, состояния в нашем обладании.