Физиология вкуса

Глядя на все это, шевалье почувствовал, как в нем вновь оживает угасшее было мужество, в то время как остальные были словно на последнем издыхании. В восторге от перемены вин, он торжествовал над бессилием сотрапезников, произнося тосты за их здоровье и заливая полными бокалами изрядный кусок щуки, за которым последовало огузье – архиерейский кусочек индейки.

Добавочным закускам тоже была оказана честь в свой черед, и он с блеском довершил свое славное деяние, удовлетворившись на десерт лишь куском сыра да рюмкой малаги, поскольку сладости никогда не отягчали его бюджет.

Однако две вещи удивили его в этот вечер: во-первых – чересчур тяжелая пища на столе, а во-вторых – ни на что не годные сотрапезники. Ему предстояло испытать и третье удивление, но уже совсем иного рода.

Действительно, вместо того чтобы подать десерт, слуги убрали все, что было на столе, серебро, салфетки, заменив их другими, и поставили четыре новых антрé, запах от которых поднялся до небес.

Это были: сладкое мясо в бульоне из раков, рыбьи молоки с трюфелями, шпигованная и фаршированная щука и крылышки греческой куропатки с грибным пюре.

Шевалье был совершено убит при виде стольких вкуснейших яств, которыми уже не мог насладиться, подобно описанному у Ариосто дряхлому чародею, который, желая обесчестить оказавшуюся в его власти прекрасную Армиду, смог предпринять лишь бесплодные усилия. И начал подозревать, что в этом доме на его счет имели недобрые намерения.

А все прочие сотрапезники, наоборот, почувствовали, что оживают: аппетит вернулся, головных болей как не бывало, на устах запечатлелись иронические ухмылки; настал их черед пить за здоровье шевалье, чьи возможности иссякли.

Тем не менее он сохранял хладнокровие, словно желая устоять против бури, однако уже на третьем проглоченном кусочке его организм взбунтовался и собственный желудок пригрозил предать его. Так что он был вынужден оставаться пассивным наблюдателем и, как говорят музыканты, считать паузы.

Но чего он только не ощутил на третьей перемене, увидев, как принесли дюжины бекасов, белых и жирных, спящих на непременных ломтиках поджаренного хлеба; затем фазана, птицу в те времена очень редкую, хотя и залетавшую порой на берега Сены; затем свежего тунца и все, что кухня того сезона и птифуры являли наиболее изысканного из закусок!

Шевалье пораскинул мозгами. Сначала он был почти готов остаться, продолжить и храбро погибнуть на поле боя – это был первый зов чести, хорошо или плохо расслышанный. Но вскоре к нему на подмогу пришел эгоизм, склонив его к более здравым мыслям.

До него дошло, что осторожность в подобных обстоятельствах – вовсе никакая не трусость, что смерть от несварения всегда нелепа и что будущее уготовило ему еще достаточно вознаграждений за эту обманутую надежду. Так что, приняв решение, он бросил салфетку. «Сударь, – сказал он финансисту, – так с друзьями не поступают; с вашей стороны это вероломство, и я больше не желаю вас видеть». Высказав это, он исчез.

Его уход не произвел большого впечатления, он всего лишь подтвердил успех заговора, имевшего целью оставить его перед прекрасными яствами, которыми он не смог бы насладиться, и в этой шутке участвовали все.

Однако шевалье дулся дольше, чем предполагали; потребовалась изрядная предупредительность, чтобы его успокоить; наконец с появлением мухоловок он вернулся, а с появлением трюфелей уже и думать об этом забыл.

IX Тюрбо

Однажды Раздор попытался рассорить одну из самых дружных семейных пар столицы.

Это случилось как раз в субботу, в день отдохновения, и речь шла о том, чтобы надлежащим образом приготовить рыбу тюрбо; дело было за городом, в деревне, которая называлась Вилькрен.

Этой рыбе, которую, возможно, ожидала и более достойная судьба, предстояло быть поданной завтра на совместной трапезе славных людей, к числу которых принадлежал и я сам; она была свежей, упитанной, приятно лоснящейся, но ее размеры превосходили всякую посуду, имевшуюся в доме, а потому супруги совершенно не знали, как ее можно приготовить.

– Ну давай разрежем ее пополам, – говорил муж.

– И ты осмелишься обесчестить это бедное создание? – возражала жена.

– Так надо, дорогая, иначе никак не получится. Ну же, я принесу тесак, и дело будет сделано.

– Подождем еще, друг мой, это мы всегда успеем; ты же прекрасно знаешь, что придет кузен, а он Профессор и наверняка что-нибудь придумает.

– Профессор… придумает… Как же!

Из достоверного отчета следует, что тот, кто это говорил, похоже, не слишком доверял в этом вопросе Профессору, а между тем этим Профессором был я сам! Schwernoth![232]

Возможно, трудность так и разрешилась бы по примеру Александра, разрубившего гордиев узел, и супруг уже собрался это сделать, но тут прибыл я – решительным шагом, держа нос по ветру и чувствуя аппетит, который всегда пробуждается в поездках, в семь часов вечера, когда обоняние приветствует запах доброго ужина, воздействуя заодно и на вкус.

Войдя в дом, я попытался сказать обычный комплимент, но мне не ответили, потому что не слушали.