Физрук-8: назад в СССР (СИ)

— Кажется, мы уже говорили с тобой об этом… — проговорил я. — Я смогу тебя во многое посвятить, когда ты станешь самым близким мне человеком.

— Надеюсь, это не способ затащить меня в постель?

— Я с такими вещами не шучу и уж тем более, не использую для примитивного сексуального шантажа.

— Прости, я не хотела.

— Забудь!

Моя «Волга» уже катила по улицам Литейска. Я подвез Вилену к ее подъезду, посмотрел на светящиеся окна квартиры моих родных и вернулся к себе. Севка еще не спал. Заварил свежего чаю, соорудил бутерброды. В квартире, которую я, признаться, подзапустил царила идеальная чистота. Молодец пацан! Мы с ним пошвыркали чайку. Я вручил своему внезапному соседу постельное белье, сообщив, где он может взять подушку и одеяло. Разбудил я пацана в шесть утра. Сам отправился на пробежку, а он за это время приготовил завтрак. После него, погрузились в «Волгу» и поехали в Затонье.

Низкое солнце плыло в розовом мареве утра. На полях тарахтели трактора, распахивая землицу под посев. В сторону города мчались грузовики, доставляя продукты в столовые и магазины. Полупустые рейсовые автобусы везли тех жителей района, которым требовалось с утра пораньше оказаться в райцентре. В Затонье мы оказались спустя полчаса, после того, как выкатили со двора. Подъехали к двухэтажному бараку, где Перфильев-младший и жил со своей бабушкой.

Двери в подъезд были распахнуты настежь. Деревянные ступеньки отчаянно скрипели под ногами. Звонка на двери не было и Севка отворил ее своим ключом. В крохотной прихожке, на самодельной деревянной вешалке, висел ворох пальто и курток. Из кухни доносилось булькание и запах вареной картошки. Слышались шаркающие шаги. Перфильев-младший скинул кроссовки, добавил к вороху на вешалке фирменную курточку и нырнул в кухню. Я тоже не спеша разулся и разделся. В это время из кухни показалась бабуся.

— Ты что ли учитель? — спросила она, щурясь в полумраке.

— Здравствуйте! — сказал я.

— И тебе не хворать! — откликнулась хозяйка. — На кухню проходи… Буду картоплей потчевать.

Проголодаться я не успел, но надо было налаживать контакт, поэтому повиновался. Кухня была просторней моей, но чувствовалась затхлость — старая мебель, произведенная еще в пятидесятых, отставшие от стен обои, тусклое стекло окна. Пузатый холодильник, чугунная мойка с краном, из которого, судя лишь по одной «головке», текла только холодная вода. Керогаз. На нем сейчас шкворчала сковородка с маслом, куда бабуся лихо сгребла с деревянной разделочной доски мелко нарубленный лук.

Я сел на свободную табуретку, а Севка устроился напротив. Хозяйка плюхнула на стол миску с отварной картошкой, а сверху полила растительным маслом с обжаренным луком. Рядом стояла корзинка с ломтями серого хлеба. Видимо, предполагалось, что каждый едок будет сам себе подкладывать в тарелку. Во всяком случае, я взял вилку с костяной рукоятью, наколол картофелину и переправил ее в свою тарелку. Перфильев-младший проделал тоже самое. Бабуся одобрительно кивала, глядя как мы лопаем. Сама она лишь поклевывала.

— Ну-с, с чем пожаловал? — поинтересовалась она, когда я умял третью картофелину и запил ее сладким чаем из большой — красной с потускневшей позолотой — чашки.

— Да вот хочу, чтобы Сева опять в городе учился, — ответил я.

— Доброе дело, — кивнула седым кукишем на затылке хозяйка. — А жить он там где будет?

— А там где и жил.

— Как так? — удивилась она. — Люди говорят, там шаромыжник какой-то живет…

— Этот шаромыжник перед вами.

— Ты, что ли?.. А Севка сказал — учитель!

— Я и есть учитель физкультуры и внук ваш будет учиться в моем классе.

— Женат ли?

— Нет пока. Невеста есть.

— И берешь чужого пацана к себе жить?.. Что девка-то твоя скажет?

— Она у меня с понятием.

— Ты смотри у меня, — грозно произнесла бабуся. — Если посередь учебного года пацаненка со школы срываешь, то пусть хоть доучится до лета.

— Не — до лета, а до конца учебы, — сказал я. — Понадобится, я на другую квартиру съеду, а Севку с места не дам больше сдернуть.

— Не пойму что-то, какая тебе-то корысть с этого?

— Да никакой. Неправильно это, когда мальчишку лишают возможности учиться в родной ему школе.

— Это верно, касатик, — вздохнула она. — Дочка померла, зятя мово ни за что, ни про что заарестовали… Сама я сколько еще протяну…

— Насчет отца будем разбираться, — сказал я. — Найдем адвоката, пусть готовит кассационную жалобу.

— Ежели поможешь вытащить Всеволода из кутузки, век буду за тебя Бога молить!

— Пока твердо не могу обещать, но поглядим…

— Ну ладно… Пойду внучонка вещички соберу.

Она поднялась и ушла с кухни, промакивая подолом передника увлажнившиеся глаза. Перфильев-младший мне подмигнул, спросив:

— Ну и как тебе моя бабуля? — и спохватился: — Ой! Я хотел сказать — вам…

— Да ладно! — отмахнулся я. — Вне школы можно и на «ты»… Нормальная у тебя бабушка, суровая, въедливая. Такая и должна быть.

— Севка! — послышалось из глубины квартиры. — Помоги вещички-то собрать, лодырь!