Физрук-9: назад в СССР (СИ)

Один в милицейском кителе нараспашку, другой — в цивильном, но зато — в милицейской фуражке и среди них, знакомая Философу Юркая Личность в джинсовом костюме. Все трое сидят за столом и прямо среди тарелок с объедками и опрокинутых рюмок, режутся в карты. Увидев Философа, Юркая Личность призывно машет ему рукой, дескать, присоединяйся. Помотав головой, Философ возвращается в коридор и заглядывает в другую дверь.

Большая комната битком набита народом. Отсюда и разносится по всему санаторию веселенькая музыка. Здесь и танцуют. Вернее — пляшут. Среди пляшущих Философ и находит Тельму. Ее партнер тот самый желтолицый хлыщ, который только что кривлялся в коридоре перед зеркалом. Как бывший актер, Философ не может не признать, что танцует эта пара не для собственного удовольствия, а — на показ. И это не какая-нибудь летка-енька или кадриль, а самый настоящий, порицаемый советской прессой, рок-н-ролл.

Философ понимает простую вещь — Тельма любит этого стилягу. А он ее — нет… Вернее, когда-то любил. Давно, в другой жизни. Когда еще можно было любить. И — танцевать до самозабвения. Выделывая коленца. А сейчас желтолицый видит не эту комнату, забитую пьяным, веселящимся сбродом, а узкое пространство между занавесом и краем сцены. Перед ним черный зев оркестровой ямы. А дальше столь же черный провал зрительного зала.

Луч прожектора, скользит по краю, и желтолицый старается удержаться в этом луче. Скованные движения выдают его с головой. желтолицему очень трудно, он почти не умеет танцевать. Он посторонний сцене человек, вынужденный изображать танцора, который изображает совсем уж постороннего человека. И эта пантомима настораживает Философа. Обострившимся за последние дни, проведенные в этом городе, чутьем он ощущает какую-то тайну, которая кроется в этом высоком худом человеке.

Увидев Философа, Тельма мгновенно бросает своего партнера и, растолкав гуляк, кидается к нему.

— Где же ты был, Граф! — кричит она, перекрывая и музыку и гвалт. — Ты же видишь, как они мне все осточертели! Пошли отсюда!

И она вытаскивает его из толпы. Философ на ходу оглядывается, но нигде не может найти желтолицего. Вместо него, он видит Соммера-младшего, который тоже замечает Философа и даже пытается к нему пробиться, но увязает в толпе, продолжающей выплясывать, но уже не под американскую музыку, а — под эстонскую песенку, поставленную кем-то из гуляк на диск проигрывателя. Тельма тащит любовника дальше, но не в полуподвал, как он думает, а в другое крыло санатория.

— Куда это мы? — спрашивает он у девушки.

Та прикладывает палец к губам, призывая к молчанию. Они оказываются в длинном коридоре, точно таком же, какой только что покинули, только здесь темно и тихо. Хотя — не совсем. И здесь слышны голоса, но тихие и неразборчивые. Тельма осторожно отворяет незапертую дверь одного из номеров и не зажигая света, подталкивает своего спутника к дивану. Однако вовсе не для того, чтобы заняться на нем любовью. Она молча показывает на вентиляционную отдушину, откуда в номер проникает рассеянный свет и доносятся голоса.

— Давно пора передавить всех этих гнид, пока они нас не передавили, — говорит первый.

— Как ты себе это представляешь? — спрашивает второй.

— А вот так — переловить всех поодиночке и утопить в болоте! — предлагает первый. — Кто их хватится? Ни прописки, ни места работы, ни родственников. Я не понимаю, почему менты и гэбэшники не чешутся?

— Они никаких законов не нарушают, — вставляет третий.

— Как это — не нарушают?! — изумляется первый. — Разве в СССР разрешено бродяжничество?

— Вот то-то, что — в СССР! — сокрушается третий. — В независимой европейской Эстонии мы бы мигом решили эту проблему.

— Тише вы — про независимую Эстонию! — цыкает на них второй. — Забыли, кто я?

— А кто ты?! — с насмешкой переспрашивает первый. — Тоже мне депутат Верховного Совета… Забыл, что твой папаша владел табачной лавкой в Старом городе?.. И как он громил лавку своего конкурента Шапиро, когда пришли немцы… Даром что — русский.

— Заткнись, сволочь! — злится второй. — Ты лучше вспомни, как пацаном таскал жратву своему папаше в лес! А потом, напялив красный галстук, барабанил на пионерских сборах. Думал своим дурацким барабаном заглушить выстрелы из обрезов на хуторах?.. Сколько лет твоему папаше дали, когда он попался?..

— Тише-тише, товарищи! — испуганно бормочет третий. — Не забывайте о печальной участи Пауля Генриховича!

— Знать бы еще, кто его сдал, — шипит первый. — Незаменимый человек был в нашем деле?

— Как вы думаете, он нас с собой не потянет? — спрашивает второй.

— Не потянет! — уверяет первый. — Ему в камеру «трещотку» подбросят. Я уже договорился.

— Что еще за «трещотка» такая? — едва ли не визжит третий.

— Попадешься к легавым — узнаешь! — отвечает первый.

— Так, товарищи, в самом деле, давайте уже ближе к делу, — требует второй. — Отчитайтесь по проведенным мероприятиям.

— «Отчитайтесь…» — бюрократ, — бурчит первый.

— В любом деле должен быть порядок, иначе мы не добьемся своего.