Физрук

На самом деле, я курил лет с пятнадцати, а потом бросил и не возвращался к этой пагубной привычке уже лет пять, и Система услужливо удалила эти воспоминания из моей головы, потому что, видимо, выживанию они не способствовали.

Но какого черта? У нас осталось не так много времени, вряд ли я успею загнуться от рака легких.

А если он таки начнется, наверняка его можно вылечить каким-нибудь магическим эликсиром.

Говорят, что сигарета помогает прочистить мозги. Ничего подобного. Это просто привычный ритуал, позволяющий занять руки, когда мозги заняты чем-то другим.

А голова действительно шла кругом.

— Жаль, что такая команда распалась, — заметил Федор. — Мы были практически идеально сбалансированы для вдумчивой прокачки и прохождения данжей. Таких дел могли наворотить…

— И без нас наворотят, — сказал я. — Ты хоть слышал, что у нас осталась всего неделя, а потом начнется такое черте-что, по сравнению с которым наше теперешнее черте-что покажется легкой туристической прогулкой?

— Может, чуть больше, — сказал Федор. — Но на это, конечно, не стоит рассчитывать. Какие-нибудь китайские культиваторы сейчас качаются в режиме нон-стоп.

— Китайские кто?

— Не бери в голову, — сказал Федор.

— А ты действительно готов был отправиться с этим типом, если бы он тебя позвал?

— Конечно, — сказал Федор. — Он явно топ, и от прокачки таким "паровозом" никто бы не отказался.

— Вот так легко мог бы бросить Землю?

— Земле конец, сам слышал. К тому же, выяснилось, что это далеко не единственный мир, так чего ради отказываться от возможности посмотреть на другие?

— Ну, не знаю, — сказал я. — Как-то эта логика мне не близка.

— Нормальная игровая логика, — сказал он. — Ты должен сделать все, чтобы стать сильнее и нагибать. Потому что если ты не будешь нагибать, кто-нибудь будет нагибать тебя.

— Грустно осознавать, что по этим нехитрым правилам живет вся галактика, — сказал я.

— Только та ее часть, которая находится в Системе, — сказал Федор. — Впрочем, а когда оно было по-другому?

— У меня была надежда, что эта особенность присуща только нашему виду, — сказал я.

— Первый контакт с братьями по разуму показал, что мы слишком уж братья, и ты разочарован? — спросил он.

— Типа того, — сказал я.

— Помимо вот этого, — он указал на зажатую в моих пальцах сигарету. — Вспомнил еще каких-нибудь интересных фактов о своей прошлой жизни?

— Ничего такого, чем стоило бы делиться, — сказал я. — А ты не жалеешь, что не посмотрел?

— Вот вообще ни разу, — сказал он. — Ты б видел свое лицо до и после. Воистину говорят, многие знания — многие печали.

— Я все же считаю, что лучше знать, чем не знать, — сказал я.

— Хабаровск приятно холмист, — сказал он.

— Чего?

— Это пример того, что даже после чистки Системой у меня в голове осталось слишком много бесполезной информации, — сказал Федор. — Вот я помню, что Хабаровск приятно холмист, и что мне с того? Где мы и где Хабаровск?

— Причем тут вообще Хабаровск? — спросил я. — Ты там бывал хоть раз?

— В том-то и дело, что нет.

— А откуда про холмы знаешь?

— У какого-то трэвел-блоггера прочитал, — сказал он. — Я имею в виду, через неделю нам хана. Что я такого полезного в связи с этим могу вспомнить?

— Не знаю, — сказал я. — Но разве наша личность не есть сумма наших воспоминаний? Возможно, там скрыто что-то такое, без чего ты — это не совсем ты.

— Ну, я себя ущербным не чувствую, так что наплевать, — сказал Федор. — Давай лучше думать, как качаться будем.

— Завтра с утра будем качаться, — сказал я. — Отдохнувшие и на свежую голову.

— Вот из-за такой разницы в подходах китайцы нас и опередят, — сказал он, развалившись в кресле. — Впрочем, может быть, это будут корейцы. Какая разница?

Я докурил сигарету, подошел к окну, чтобы немного проветрить и первый же мимолетный взгляд наружу выловил на лужайке какую-то неправильность. Я посмотрел внимательнее, пытаясь найти на картинке что-то, чего там не должно было быть, и обнаружил, что дела обстоят совсем наоборот.

На лужайке не хватало того, что несколькими минутами назад там явно было. Ну, может не несколькими, но когда мы входили в дом, оно там точно стояло.

— На что ты уставился? — поинтересовался Федор.

— Сам посмотри, — предложил я.

Он нехотя встал и подошел к окну.

— Ничего не вижу.

— Вот именно, — сказал я. — При этом, мы ничего и не слышали, ни звука мотора, ни писка открываемых ворот.

Моя "девятка" и "мини-купер" Оксаны стояли на месте, там, где мы их оставили.

А "хаммер" Кабана исчез.

ГЛАВА 21

— Это что же такое, ек-макарек? — бушевал разбуженный нами дед Егор. — Мало того, что апокалипсис и мертвяки со всех сторон лезут, так кто-то еще и машины угоняет? Что за народ пошел, я вас спрашиваю?

— Пульт от ворот у кого? — спросил я.

— У меня, ек-макарек, у кого еще. А второй в машине был. А еще в доме есть…

— Да мы бы услышали, — сказал Федор. — Мы бы заметили, если бы кто-то чужой на территорию пролез.

— Да вот ни фига же не заметили, — сказал я.

— Думаю, что у всего этого есть рациональное объяснение, — сказал Федор.

— Мне даже любопытно стало, что в твоем понимании "рациональное", — сказал я.