Фладд

Ройзин О’Халлоран быстро шагала в сторону станции. Она прошла под рекламными щитами на Лондон-роуд, и если кто-нибудь приметил ее саржевый костюм и черные парусиновые туфли на резиновой подошве, то счел их милой оригинальностью. Глаза щипало, щеки горели, но то был бодрящий холод, и все вокруг — искрящиеся золотом тротуары, лица манчестерцев, цветные картинки над головой — казалось созданным за одну ночь в ходе какого-то хитроумного процесса: чистые лица, дивные рекламные щиты, тротуары без единого пятнышка. «Я могу поехать куда угодно, — думала она. — Например, в Ирландию. На корабле. Если захочу. Или в другое место».

Вступив в гулкую темноту Лондонского вокзала, полную дыма и паровозных гудков, Ройзин О’Халлоран аккуратно поставила саквояж между ног, прочла табло отправления и выбрала поезд, который приглянулся ей больше других.

* * *

Отец Ангуин проснулся поздно. Мисс Демпси принесла ему чай в постель — впервые за все время, что они прожили под одной крышей. «Дщери Марии» возмутились бы, — подумала она, — если бы узнали, что я вошла в комнату священника, когда тот в постели. Наверное, с позором выгнали бы меня из сестринства».

По крайней мере чай придаст ему силы для предстоящего дня, когда надо будет отвечать на трудные вопросы и придумывать ловкие объяснения. Когда-нибудь мы вспомним недавнее время и назовем его эпохой чудес. Мисс Демпси тронула то место на губе, где раньше была бородавка; всякий раз, проходя мимо зеркала («Надо будет повесить их еще, в каждой комнате!»), она смотрела на свое отражение и улыбалась.

Пока же предстояло разобраться с полицией. В девять прибыл главный констебль собственной персоной. Это был современный полицейский, с гладким лицом и холодными глазами, и больше всего на свете ему нравилось раскатывать по округе в большом черном автомобиле.

На картинах ангелы благовещенья предстают в разных обличьях. У некоторых маленькие ступни, невесомые кости, а крылья переливаются, как оперение зимородка. У других золотые кудри и смиренные лица музыкантш. Иногда ангелы более мужественны. Их горилльи ноги попирают мраморную мостовую, в крыльях чудится влажная тяжесть моржовых туш.

Есть изображение Мадонны с Младенцем, написанное Амброджо Бергоньоне. Лицо матери серебристо-бледное, ребенок — упитанный бутуз, из тех, что уже давно могли бы ходить, но по-прежнему не слезают с рук. Он стоит на зеленом покрывале, мать легонько его придерживает.

По бокам от нее — раскрытые створки окна, выходящего на пыльную улицу. Жизнь идет своим чередом. Вдалеке колокольня. К нам бредет человек с корзиной, еще двое удаляются, о чем-то увлеченно беседуя, за ними бежит белая собачка с пушистым, завитым в колечко хвостом. Младенец играет четками, наверное, коралловыми.

Перед женщиной книга, раскрытая на первом псалме с его оптимистичным финалом: «Яко весть Господь путь праведных, и путь нечестивых погибнет».

На первый взгляд в лице Мадонны читается безграничная печаль, и лишь всмотревшись пристальнее, можно заметить, что в ямочках на щеках играет улыбка, а длинные желтовато-карие глаза светятся тихой радостью.