А что ему было говорить? У моря он не бывал, разные теплоходы и пароходы видел только на реке. Он очень любил вечера в «Эспаде» и разговоры о Севастополе слушал с интересом, но самому ему сказать было нечего. И порой Сережа начинал тихонько ревновать ребят друг к другу: у всех у них что-то общее, а он будто в стороне.
Так было, пока Генка не упомянул о Херсонесе.
— Разве Херсонес в Севастополе? — удивился Сережа.
— Конечно. Между Карантинной и Песочной бухтами.
— Я думал, это отдельное место, вроде какого-то поселка, — сказал Сережа. — Там раскопки греческого города, правильно?
— Да. Там развалины всякие, башни, стены. И колонны из мрамора.
— У меня дядя есть. Ну, брат тети Гали. Он археолог, с московскими студентами в Херсонесе на раскопках работает, — со сдержанным торжеством сказал Сережа. — Обещает весной в гости приехать. Уж я у него тогда все выспрошу про эти раскопки…
— Хочешь, я тебе книгу про Шлимана принесу? — спросил Олег. — Про того, кто Древнюю Трою открыл.
Олег ухитрялся все понимать. Про каждого. Сережа никогда ему не говорил, что все больше и больше тянут его к себе тайны старых городов, заросших, засыпанных, утонувших. Но Олег, видно, знал и это.
После школы Сережа снова пришел в отряд.
Он любил вечера в отряде. Приходили те, кому хотелось. Не на занятия, а просто так: посидеть вместе, поговорить. Одно слово— «кают-компания». Булькал на плитке чайник, вкусно пахли разогретые пирожки, за которыми бегали в магазин на углу, собрав копейки и пятаки… Потом начинал трезвонить телефон: то одни, то другие родители справлялись, где их дорогое чадо и скоро ли оно явится домой. Чадо отвечало «щас» и тут же забывало об этом обещании. Олег спохватывался и начинал всех отправлять по домам. Но за разговорами и он иногда забывал о позднем часе. Приходилось потом компанией ходить от дома к дому и провожать друг друга.
Сережу, Кузнечика, Митю Кольцова, Наташу, Андрюшу Гарца и еще нескольких «постоянных жильцов» «кают-компании» звонками не тревожили. Привыкли. А ребята эти привыкли к спокойным, хорошим вечерам, привыкли быть вместе.
Для долгих разговоров нашлась одна бесконечная тема: море, корабли, Севастополь. Так уж получилось…
Олег часто рассказывал об Артеке. О своих отрядах. О вечерах на берегу. О том, как шумит на галечных пляжах ночной прибой, как светятся огоньки на проходящих вдали теплоходах. О том, как ребята-артековцы выходят на катерах в нейтральные воды и бросают в море бутылки с письмами к мальчикам и девочкам разных стран. И еще о поездках в Севастополь, удивительный город, где почти про каждый камень можно написать книгу: столько здесь было подвигов. Белый город, в который море врезается длинными синими бухтами, плещется у окон домов. Про эсминцы и крейсера, про старые бастионы, про старинные пушки, врытые на пирсах вместо причальных тумб. Про запутанные каменные лестницы и про улицы, где смешались дома и корабли…
Генка Кузнечик в прошлом году был в Севастополе. Он подхватывал рассказы Олега и говорил, как мальчишки ловят крабов среди прибрежных камней, как гремит и сверкает над бухтами салют в День Военно-Морского Флота, как покачивает рыбачьи ялики на синей волне. И как они с ребятами нашли однажды в песке очень ржавый пулемет с плоским диском над стволом и Генкин брат Саша сказал, что это пулемет системы Дегтярева.
Генкины рассказы всегда кончались тем, что сказал или сделал Саша. И песни, которые иногда пел Кузнечик, были Сашины.
Больше всех подходила для таких вечеров песенка о синем крабе. Простая такая, забавная и немного грустная.
Первые слова Кузнечик даже не пел, а произносил чуть задумчиво:
А потом уже дергал струны, и начиналась мелодия.
Мотив был простой, как перезвон капель, падающих на палубу. И Сереже представлялся мальчуган в тельняшке, похожий на Димку. Будто он сидит на носу парусной шлюпки и печально думает о загадочном крабе: где его найти?
А когда мальчишка возвращается на берег, рассудительные люди спрашивают:
Мальчишка даже и не спорит с ними. Он только отвечает тихо и упрямо: