Флаг миноносца

Весна началась неожиданно. Ночью хлынул тёплый дождь. Наутро со всех гребней с рокотом катились потоки. Дороги сразу развезло, а там, где не ходили и не ездили, ещё лежал ноздреватый снег. Небо очистилось куда быстрее земли. Юго-западный морской ветер безжалостно выметал серые клочья туч. Под его порывами не стонали, а пели голые кусты и обнажались тёмные склоны, готовя плацдарм для свежей зелени, которая где-то в глубине уже поднималась в решительное наступление. Дсин и Абин, соревнуясь в лихости, неслись скачками наперегонки к тому месту, где, сливаясь воедино, они устремлялись на север, в кубанские степи, словно показывая пример бойцам. Но бойцы не нуждались сейчас ни в каких примерах. В каждой части только и говорили о предстоящем наступлении. Разумеется, никто не сообщал официально о планах командования, но наступление казалось теперь таким же естественным делом, как приход весны. Оно могло начаться чуть раньше или чуть позже, но сама природа человеческого мышления не допускала сейчас ничего, кроме нашего наступления. Враг чувствовал, а может быть, и знал через свою разведку о том, что скоро начнутся крупные события. Его нервозность проявлялась в усилении артогня, в активности авиации. Но теперь уже не одни немецкие самолёты хозяйничали в воздухе. Ежедневно штаб армии сообщал зенитчикам всех частей воздушный пароль: «две красные, одна зелёная», или «белая, две красные». Ночью то и дело раздавался гул моторов и вспыхивали разноцветные ракеты: «Не стреляйте! Мы — ваши друзья — советские лётчики!» Чаще всего это были хлопотливые труженики фронта — двухкрылые «кукурузники». Их уважительно называли теперь лёгкими ночными бомбардировщиками. Днём появлялись настоящие бомбардировщики «ДБ», вёрткие истребители «Лавочкины» и изящные «Айркобры». А однажды Сомин увидел в поле своего бинокля двухкилевой стремительный самолёт незнакомой конструкции. Он оказался пикирующим бомбардировщиком Петлякова. На новые самолёты смотрели с обожанием, с гордостью: «Эти дадут джазу!» — восторгались бойцы. Но и старые знакомцы — «кукурузники» — тоже неплохо «давали». Весь полк следил за боем «Мессершмитта-109» и «По-2». Казалось, «кукурузнику» не миновать гибели. Руки тянулись к винтовке, к пулемёту, чтобы помочь ему. Все четыре орудия Сомина приготовились открыть огонь, но страшно было попасть в своего. «Кукурузник» вертелся волчком, в то время как быстроходному «мессу» приходилось всякий раз описывать огромную кривую для каждой новой атаки. Но вот, кажется, все кончено: «мессершмитт» устремился по прямой, в погоню за неуклюжим двухкрылым самолётом. Сейчас хлестнёт из пулемётов — и все. «По-2» удирал во все лопатки, как кролик от гончей, вытянувшейся в стремительном беге. «Кролик» мчался к крутому горному склону. В последний момент он вильнул в ущелье, где, казалось бы, не проскочить и велосипедисту, а разогнавшийся «месс» врезался со всего маха в скалу. Жаль — не слышно было советскому лётчику, с каким восторгом приветствовали на земле его победу.

Одним из зрителей этого боя был офицер с погонами майора береговой обороны. Он стоял у края дороги вблизи Кабардинского перевала и напряжённо следил за схваткой. Когда «мессершмитт» врезался в гору, майор вынул носовой платок и вытер пот со лба. Потом он засмеялся и сказал стоявшему рядом шофёру:

— За эти полминуты устал так, будто сам вёл воздушный бой.

Шофёр согласился:

— Натурально, товарищ гвардии майор. Я вот, когда сижу рядом с водителем, завсегда притомляюсь сильней, нежели б сам за баранкой.

Они сели в машину и поехали дальше. Майор с интересом присматривался к незнакомому ландшафту. Двое суток назад он был ещё в Москве. На аэродроме провожали жена, дочь и кое-кто из приятелей. Жена держалась молодцом, а дочка — та не представляла себе, что отец уезжает надолго, может быть навсегда. Она просила привезти мяч и обязательно красный с зелёным. Майор последний раз поцеловал жену, пожал руку товарищам. Как всегда, было сказано:

— Счастливой дороги! Встретимся, только вот где?

— Лишь бы не в госпитале, — ответил он, — встретимся где-нибудь на Украине или лучше — в Германии.

Как только Москва скрылась за призрачной горной цепью кучевых облаков, мысли его, обгоняя самолёт, полетели к настоящим горам. Но вот прошли сутки, и он здесь — среди самых настоящих гор Западного Кавказа.

Две сотни километров на машине вдоль побережья и через перевал заняли куда больше времени, чем перелёт из Москвы на Кавказ. Просто не верилось, что через несколько часов — конец пути. Схватка маленького мирного «кукурузника» с хищником «мессершмиттом» была первым боем, который увидел майор после нескольких месяцев вынужденного пребывания в тылу. Может быть, поэтому он так волновался.